– Честно сказать, я очень удивлена, что вы так гневаетесь на предмет своего незнания. Мне всегда казалось, что меньше всего вас обрадует появление полукровного ребенка, особенно если учесть, что его мать – я. И уж точно никогда не думала, что захотите принять какое-то участие в его судьбе.
Люциус посмотрел на молодую женщину, сидящую напротив.
«Сколько ей? Она же ровесница Драко, стало быть… двадцать три, может, двадцать четыре… Но выглядит почему-то старше. Нет, она, конечно, по-прежнему свежа и привлекательна, но вот глаза… В глазах плещутся боль и усталость, будто от долгих прожитых лет. И в этом тоже частично виноват я».
– Что ж, пять лет назад вы оказались бы правы. Я, вероятно, попытался бы купить ваше молчание или даже, упаси бог, совершить еще что-нибудь, более ужасное. Я и сам был тогда ужасным человеком. Не могу сказать, что сейчас я – хорош и правилен, но, по крайней мере, готов раскаяться во многих своих поступках. В том числе и за то, что сделал с вами и вашим… нашим… сыном, – достаточно твердо ответил Малфой.
Поджав губы, Гермиона задумалась и забарабанила по столу пальцами, но потом решилась.
– Его зовут Элиас Уильям Грейнджер, родился он двадцать второго февраля. Довольно крупным, больше девяти фунтов. Он рано начал смеяться, рано пополз, да и ходить начал рано, – Гермиона мягко улыбнулась. – Заговорил, кстати, тоже раньше других детей, да так, что до сих пор не останавливается… Его первым словом было – «снитч». Магия проявилась у Элиаса где-то около года, и я почти сразу начала его учить контролировать и использовать ее. Он невероятный ребенок, и я говорю так не потому, что я его мать. Он и в самом деле умный, смешной, талантливый, хотя порой и ужасно вредный.
Гермионе не удалось рассказать об Элиасе больше ничего, поскольку герой ее рассказа стремительно забежал в кухню, на ходу размахивая мокрыми руками.
– Все! Помыл! – широко улыбаясь, он продемонстрировал матери ладошки и, обернувшись, протянул. – Льюис…
– Элиас, рубашка же совсем мокрая! – возмущенно воскликнула Гермиона, оглядев сына со всех сторон. – Представляю, что творится в ванной, – проворчала она негромко, выхватывая чистую рубашку из корзины с бельем.
– Мама, а Льюис что ли еще здесь? – удивленно спросил мальчик, поднимая руки, чтобы Гермиона могла переодеть его.
– Правильно говорить – Люциус, детка, но для тебя он – мистер Малфой, – Гермиона виновато глянула на Малфоя.
И тут же затаила дыхание, когда увидела, как Люциус потянулся и осторожно подтащил Элиаса к своему стулу, поставив его между коленями.
– А мне нравится Льюис, – упрямился тот, вовсе не обеспокоенный тем, что незнакомец оторвал его от матери.
– Но правильно надо говорить – Люциус, малыш. Попробуй повторить, – настойчиво попросил Малфой, пристально вглядываясь в каждую черточку, стоящего перед ним ребенка.
Его волосы отливали песчано-золотистым цветом, средним между соболиными кудрями матери и малфоевскими платиновыми прядями. Они были немного длинней, чем обычно стригут детей, и сворачивались в мягкие, воздушные локоны, танцующие от каждого движения мальчика. В глазах, ярко-серых с легкой голубизной, как и у Люциуса с Драко, сверкала такая неуемная радость жизни, которой старшие Малфои похвастаться уже не могли.
– Лу-ши-ус, – медленно и старательно произнес Элиас, глядя на него и наклоняя голову набок.
Гермиона чуть не заплакала, увидев, как одинаково отец и сын сделали это.
– Уже лучше, – мягко улыбнулся Люциус, чувствуя, как кольнуло сердце, когда он смотрел в глаза своему ребенку. Ребенку, который и понятия не имел, что оказался лицом к лицу с человеком, создавшим его.
– Ты останешься у нас на ужин? – потянувшись, Элиас провел пальцами по пряди гладких, шелковистых светлых волос. – Твои волосы скользкие, а не как у меня и мамы.
– Правильней сказать – гладкие, малыш. Просто у тебя и у мамы вьющиеся волосы, а мои – прямые, – объяснил Люциус.
– Я тоже хочу, чтобы мои волосы были скользк…гладкими, как у тебя. А то больно, когда мама чешет мне их, – пожаловался Элиас, все еще перебирая прядь волос Малфоя между пальцами.
– Расчесывает, – поправил Люциус.
– Ну да, я ж так и сказал, – улыбнулся Элиас и уселся на ближайший стул. Он скрестил руки на столе перед собой и сообщил. – Лу-ши-ус останется на ужин, мам.
Гермиона кивнула – слезы боролись у нее с улыбкой, когда она смотрела, как Элиас общается со своим отцом. Это было то, чего она никогда не думала увидеть. И не ожидала увидеть Люциуса Малфоя, так мягко обращающегося с ее сыном. Она встретилась с ним взглядом и вопросительно выгнула бровь.
– Останетесь?
– Если не будет возражать ваш муж, – уточнил Люциус, глядя вокруг, и вдруг понимая, что не знает, есть ли у Элиаса отчим, который, может, будет и недоволен его присутствием.
– Я не замужем, – тихо ответила Гермиона, – я же говорила, что стала матерью-одиночкой.
Она поднялась из-за стола и указала палочкой на шкаф с посудой. Тарелки, чашки и столовые приборы тут же поплыли по воздуху, аккуратно опускаясь на стол. Люциус посмотрел на Элиаса, который шумно пил молоко, и взгляд которого метался по кухне над краем чашки. Для Малфоя подобный опыт был в новинку: Драко всегда питался в детской с няней, пока ему не исполнилось десять и он, обученный должным манерам, не был допущен к взрослому столу. Губы его невольно дрогнули и растянулись в улыбке, когда Элиас поставил чашку на стол и повернулся к нему мордашкой с белыми от молока усами.
– А у тебя есть муж? – спросил он Малфоя.
Услышав за спиной охнувшую Гермиону, Люциус усмехнулся.
– Только у женщин могут быть мужья, Элиас, а у мужчин могут быть жены. Но мой ответ: нет, у меня нет жены, – объяснил Люциус, когда Гермиона вернулась к столу, неся большую миску спагетти с мясным соусом вместе с корзинкой чесночного хлеба.
Она сразу же наполнила тарелку Элиаса, привычно поцеловав его мягкую щечку. Увидев, как странно уставился на блюдо с едой Люциус и, предположив, что самообслуживание – это не к Малфою, наполнила и его тарелку тоже. А когда уже шла к своему стулу, Элиас заговорил с полным ртом.
– А его поцеловать?! – громко воскликнул он. Гермиона покраснела. Люциус застыл.
– Люциус – не маленький мальчик, и ему не нужны поцелуи. И не говори с набитым ртом, Элиас. Это невежливо, – нашлась Гермиона, опускаясь на стул.
– Это – на первое? – уточнил Малфой, наматывая пасту на вилку.
На вид блюдо, конечно, выглядело съедобней, гораздо съедобней, чем питание узников Азкабана.
– У нас нет нескольких перемен, – усмехнулась Гермиона. – То, что я подала – это все, за исключением десерта.
Малфой понимающе кивнул и поднес вилку ко рту. Он медленно жевал, с удовольствием ощущая, что еда оказалась очень приятной – вкусной, свежей, аппетитной. Гермиона же была ошеломлена, увидев, как Элиас (обычно всасывающий спагетти с громким хлюпом) чинно сидит за столом и отчаянно пытается имитировать манеры Люциуса, стараясь как можно аккуратней накрутить пасту на вилку.
– Вы сами приготовили это? – спросил Люциус, спустя несколько минут.
– Как сказать… я открыла коробку макарон и пакет с готовым соусом, кое-что добавила и довела до готовности, – Гермиона усмехнулась. – В те дни, когда я работаю, мы питаемся очень просто.
– Вы много работаете?
– Четыре дня в неделю с восьми до пяти, – ответила Гермиона. – Молли Уизли приходит посидеть с Элиасом или иногда – Гарри.
– Это очень много, – произнес Люциус, не понимая, почему это так беспокоит его.
– Кто-то должен зарабатывать нам на жизнь, – негромко заметила Гермиона.
Она не пыталась заставить его почувствовать себя виноватым. В конце концов, он ничего не знал об Элиасе, и не мог ничего сделать, но Малфой испытывал вину. Он чувствовал себя ужасно, что финансовая ответственность за их ребенка упала на плечи ей. Одной. В голове уже бурлили мысли об Элиасе, как о своем сыне, Люциус уже подсознательно претендовал на этого ребенка.