– Ах, вот оно что. В министерстве иностранных дел у меня была возможность познакомиться с докладами по поводу Мексики. Мне кажется, с тех пор, как Порфирио Диаз стал президентом, у вас произошли коренные изменения. Но даже до него, если память мне не изменяет, правительство Лердо объявило свободу вероисповедания. Оно также издало законы против подневольного труда и объявило нерушимой свободу труда, образования и вероисповедания.
Эндрю раздраженно кивнул головой.
– Теоретически, сэр, все как нельзя лучше, – вежливо произнес он. – В точности, как лозунг «свобода, порядок и прогресс». Однако теперь свобода вполне официально забыта ради прогресса. Последний лозунг Диаза: «Pan о palo». Другими словами, делайте, как вам велят, и будете сыты. Иначе тюрьма или смерть. Вы знаете, когда индейцы стали докучать, их призвали в армию и отправили как дешевую рабочую силу на сизальные плантации в Юкатан?
Мистер Ритчи отпил шампанского и медленно проговорил:
– В стране должна быть стабильность, если мы хотим добиться промышленного и социального прогресса.
– Там слишком стабильно, – мрачно произнес Эндрю. – Только два человека из ста владеют землей, и в большинстве это малюсенькие ранчо, которые не могут прокормить даже одну семью. Но у нас есть также богатые владельцы огромных гасиенд. Я знаю одно владение, в котором больше миллиона акров земли, это в Дюранго, а в Закатеас есть еще одно, вдвое больше, а в Коахуила – как две Англии. Одна-единственная семья владеет землями в Хидальго, где построено восемьдесят миль железных дорог. Некоторые семьи владеют несколькими такими гасиендами.
Сидевшая неподалеку миссис Уиллард взмолилась:
– Эндрю, дорогой, не садись на своего конька, пожалуйста.
Мистер Дойл откинулся на спинку кресла и виновато махнул рукой:
– Прошу прощения, тетя Мелани. Я хотел только ответить на вопрос, а меня понесло...
Она ему улыбнулась и продолжала беседовать с сидевшим рядом с ней Тоби Кентом.
– Лучше нам закрыть эту тему, – доброжелательно проговорил мистер Ритчи. – Однако постарайтесь понять, что радикальные изменения требуют времени. Долгого времени.
– Некоторым людям не хватает и целой жизни, – мрачно ответил Эндрю и тотчас с улыбкой повернулся ко мне: – Нет, больше я ничего не скажу. Кстати, может быть, вы желаете узнать, как эта юная леди спасла мне жизнь в Париже?
Хью Ритчи наморщил лоб:
– Звучит драматично.
– Так оно и есть, – подтвердил Эндрю Дойл и с сожалением посмотрел на меня. – Увы, это еще одна запретная тема, сэр.
В эту минуту Клара, сидевшая рядом с мистером Ритчи, повернулась к нему, чтобы занять его беседой, а Эндрю Дойл обратил свое внимание на меня и принялся расспрашивать, где ему стоит побывать в Лондоне, естественно, помимо общеизвестных мест.
Все снова были заняты разговором, разве только я заметила, что сэр Джон Теннант больше молчал и пил шампанское, почти не притрагиваясь к еде. У него был вид человека, ушедшего в свои мысли, хотя время от времени я ловила на себе его взгляды, которые он незаметно для остальных обращал на меня.
Ленч был съеден, слуги ушли вниз, и так как дамам уйти было некуда, они позволили джентльменам закурить. Я пила один лимонад и сожалела, что Джеральд не делал того же, потому что он схватил сигару и задымил, пугая меня болезненными последствиями.
Корабль потихоньку продвигался вперед под теплым солнышком. Дул легкий ветерок. Я сидела и смотрела на Джеральда, мечтая, чтобы он положил сигару в пепельницу, как вдруг с дальнего конца стола громким голосом, привлекая к себе всеобщее внимание, заговорил Себастьян Райдер.
– Мистер Ритчи, вы знаете Париж? – спросил он. Все взгляды обратились на мистера Ритчи, который немного отодвинулся от стола и сидел, одну руку перекинув через спинку кресла, а в другой держа сигару.
– Неважно, сэр, – лениво ответил он. – Мы с женой провели там несколько дней года три-четыре назад, но мне пришлось много времени пробыть в нашем посольстве.
– Насколько я понимаю, это самый чарующий город в мире, – сказал мистер Райдер. – Нашим гостям там очень понравилось, насколько я понял из их рассказов. Мистер Кент просто жил там долгое время, и все-таки никто не знает его лучше Ханны, поскольку она много лет провела в Колледже для юных девиц мадмуазель Монтавон. Вы не слышали о нем?
Я почти засыпала, так на меня подействовали прогулка, ленч и теплое солнышко, но от последних слов Себастьяна Райдера сна как не бывало. Я даже вздрогнула в предвидении того, что должно было случиться дальше. Тоби сидел далеко от меня, но тут он стремительно повернулся, и я увидела в его глазах свое собственное недоумение.
– Мне, собственно, не пришлось специально заниматься системой образования, – сказал мистер Ритчи. – И я ничего не слышал о школе Монтавон. В ней есть что-то особенное?
Я потеряла последнюю надежду на спасение и решила терпеливо снести все, что уготовила мне судьба. В голове у меня помутилось, и я никак не могла сообразить, зачем Себастьяну Райдеру делать то, что он собирается сделать. Ясно мне было только одно: Джейн он оставил дома из-за меня.
– О да, – задумчиво проговорил он. – Колледж для юных девиц мадмуазель Монтавон совсем особенное заведение. В Париже никого не удивишь таким названием. Это, так сказать, приличный вариант для обозначения того, что мы называем домом терпимости. И тамошние так называемые школьницы – это девушки особой профессии.
Все, кроме Тоби Кента и самого Себастьяна Райдера, застыли на месте. Тоби холодными зелеными глазами медленно обвел присутствующих, а мистер Райдер тем временем продолжал:
– Заведение Монтавон официально признано, таковы уж французские нравы, и, насколько мне известно, самого высокого пошиба. По-французски это называется maison close. Не знаю, правильно ли я произношу. Ханна, вы мне не подскажете?
Я поглядела ему прямо в лицо и сказала:
– Maison close.
Он кивнул и потянулся за шампанским. Тоби Кент откинулся назад и уставился на тент. Все остальные медленно повернулись ко мне. На всех лицах, кроме лица сэра Джона Теннанта, я читала изумление и сомнение, он же своим видом выражал озабоченность, которая естественна для человека, понимающего что к чему. Эндрю Дойл и Джеральд были в ужасе.
Я поднялась с кресла и спросила мистера Райдера:
– Сэр, вы желаете, чтобы я ушла?
Он нахмурился:
– Если бы я этого желал, я бы вам сказал.
Клара опустила голову и спрятала лицо в ладонях. Миссис Уиллард вопросительно смотрела на своего мужа, миссис Ритчи – на своего. Джеральд трясущимися пальцами смял сигару в пепельнице. Он был бледен как полотно. Первым заговорил мистер Уиллард, с трудом выдавливая из себя слова.
– Сэр, я удивлен, – сказал он, обращаясь к мистеру Райдеру, – что вы заговорили об этом предмете в присутствии моей жены, моей дочери и миссис Ритчи.
Себастьян Райдер изобразил недоумение:
– Сэр, я вовсе не хотел никого обидеть. Ханна Маклиод каждый день сидит за моим столом.
Тут вскочил Хью Ритчи, на щеках которого разгорелись два алых пятна, тогда как все дамы были белее снега.
– А что это еще, как не оскорбление? – дрожащим голосом произнес он. – Да как вы посмели посадить мою жену за один стол с... – Он помедлил, подбирая слово и глядя на Клару: – С девкой из борделя?
Себастьян Райдер изобразил обиду.
– О, не надо, Ритчи. Ханна оставила заведение за два года до того, как я пригласил ее в Англию. Она очень изменилась. Неужели вы будете порицать меня за этот жест милосердия?
– Вы можете поступать, как вам угодно, сэр, но вы не имеете права навязывать свою точку зрения другим. – Мистер Ритчи огляделся. – Поскольку мы не можем уйти, то мы с женой побудем пока в салоне.
Миссис Ритчи, сверкая глазами, поджала губы, выражая полное согласие со своим мужем. Она посмотрела на отца, ожидая от него такой же реакции, однако сэр Джон продолжал сидеть, как сидел, разглядывая что-то невидимое прямо перед собой. Она нахмурилась, встала, взяла мужа под руку, и они вместе покинули палубу. Джеральд с такой силой отпихнул кресло, что оно упало. Его лицо из белого стало багровым, и он плакал от ярости, глядя на меня.