– Прошу прощения. Мне обидно думать, что Эндрю лишится жизни из-за своей горячности. Он глупый мальчик, но сердце у него доброе, и мы все его очень любим. У Дельгадо никаких шансов на победу. Его банда немногочисленна. Он еще жив только потому, что военные операции в горах – пустая трата времени и денег. Постепенно его последователи оставят его, разочаруясь в его целях. Должен, однако, признать, что я восхищаюсь его смелостью и уважаю его мечты, но я знаю, что он ничего не добьется.
Я с трудом сдерживала себя, пока Энрике дель Рио говорил и говорил, никак не объясняя, что же все-таки грозит Эндрю. Наконец, когда он остановился перевести дух, я торопливо спросила:
– Вы сказали, что бунтовщики используют Эндрю. Но что же угрожает его жизни, синьор?
Поезд с шипением тронулся с места. Энрике дель Рио подождал, пока шум немного стихнет.
– Несколько недель назад guardia rural захватила шесть человек из банды Дельгадо. Они сейчас в Оахаке ждут суда. Наверняка их признают виновными и приговорят к расстрелу. Когда Эндрю вернулся в Мексику, он поехал к Дельгадо в качестве друга, а они взяли его заложником и тайно требуют от властей, чтобы ту шестерку отпустили, а иначе Эндрю будет повешен.
Наступило долгое молчание.
– Значит, так Дельгадо ведет себя с другом? – спросил Тоби.
Энрике дель Рио пожал плечами:
– Ему трудно держать в руках свою шайку. Если он спасет шестерых бунтовщиков от смерти, это на какое-то время поддержит его авторитет. Ведь Эндрю для всех – юноша из богатой семьи, играющий в революционера, следовательно, он очень удобная жертва.
– Вы уверены, – задумчиво спросил Тоби, – что Эндрю с ними не заодно?
– Совершенно уверен, синьор. Нам пришлось прибегнуть к помощи посредника, чтобы губернатор мог вступить с Дельгадо в переговоры, так он видел Эндрю и говорил с ним. У него нет никаких сомнений, что угроза совершенно реальная, а Эндрю потрясен предательством людей, которым он помогал.
– Если все так, – сказала я Тоби, – значит, это правда. Эндрю не актер. – Я обратилась к Энрике дель Рио. – Вы упомянули переговоры, синьор. Значит ли это, что губернатор может отпустить бунтовщиков?
В ответ он махнул рукой:
– Ни в коем случае, синьорита. Лучше не надейтесь на это. Как я вам уже говорил, все дело держится в тайне, разве лишь немедленно информировали нашу семью. Мать Эндрю сразу же помчалась в Оахаку вместе с одним из ее братьев и его женой. Там же американские члены нашей семьи – синьора Мелани Уиллард с мужем и дочерью. Между нами, у нас, конечно же, есть большое влияние на правительство, но мы знаем, что Порфирио Диаз ни за что не позволит пойти на уступки бунтовщикам, да и мы тоже понимаем, что этого делать нельзя.
Тут заговорила миссис Хескет.
– О чем же тогда ведутся переговоры? – прямо спросила она.
– Мы стараемся выиграть время, синьора. Губернатор делает вид, что соглашение может быть достигнуто, но это не более чем уловка.
– Значит, возможно использовать войска?
– Нет, синьора. Туда невозможно подобраться незаметно. Бунтовщики увидят солдат за много миль. Губернатор тянет время в надежде, что изменится ситуация. Может быть, Дельгадо передумает или Эндрю удастся бежать, или бунтовщики поймут, что их дело все равно проиграно. – Он замолчал, выискивая другие возможности, и, виновато пожав плечами, неубедительно добавил: – Все может быть.
– Есть еще один выход, – сказала я, – но мы поговорим о нем в Оахаке.
Он отпрянул:
– Но, синьорита, мы едем в Мехико. Зачем вам в Оахаку? Там вы только совсем расстроитесь.
– Нет, мы поедем в Оахаку, – вежливо повторила я. – В конце концов, синьор, я – невеста Эндрю и у меня есть право быть там.
Он огорченно посмотрел на меня и, помолчав немного, согласился:
– Конечно, синьорита. Вам решать.
До Мехико мы добрались за шесть часов, но для нас всех это путешествие было мучительно долгим. Сказать об опасности, грозившей Эндрю, больше было нечего, а говорить о пустяках не хотелось, когда у нас почти не было надежды на спасение Эндрю от рук бунтовщиков.
Большую часть времени мы молчали, лишь иногда Энрике дель Рио показывал нам на что-то необыкновенное, бормоча учтивые объяснения. Для всех было большим облегчением, когда настало время идти в вагон-ресторан обедать, но есть никто не стал. Еще в Лондоне я мечтала посмотреть пирамиды ацтеков, но, когда мы проезжали мимо них, приближаясь к Мехико, я почти не обратила на них внимания, а когда поезд наконец остановился, все мы ощутили неимоверную усталость.
Ночь мы провели в красивом доме Энрике дель Рио. У него была большая семья, и все старались нам угодить, но я скоро поняла, что желание Эндрю жениться на неизвестной английской девице было принято всеми с неудовольствием. Прежде чем идти спать, мы договорились с Энрике дель Рио, на каком поезде поедем в Оахаку. Мне не хотелось утомлять миссис Хескет дополнительным путешествием за триста миль, поэтому я предложила ей остаться в Мехико, но она и слышать об этом не желала.
– Мне будет гораздо лучше с вами, чем одной в Мехико в окружении всех этих людей, которые вовсе не хотели нас принимать, – откровенно возразила она.
Нас троих на несколько минут оставили одних в комнате, примыкавшей к столовой, где мы промолчали почти весь обед в кругу семьи.
– Что вы задумали, Ханна? – тихо спросил меня Тоби. – Что это за выход такой, о котором вы упомянули?
– Я знакома с Рамоном Дельгадо, – шепотом ответила я. – Два года назад он был в Париже и несколько раз приходил ко мне в колледж.
– К вам? – переспросил Тоби.
– Ко мне. Мамзель Монтавон рекомендовала меня ему, когда он пришел в первый раз, а потом он сам требовал только меня. Перед отъездом он сказал, что сделает для меня все, если я его попрошу.
– Ну... Это-то в его власти, – задумчиво проговорил Тоби, – но он может не захотеть, чтобы ему напоминали о его обещаниях. А почему он дал вам такое обещание?
– Потому что решил, что я спасла ему жизнь. На самом деле это не так. Я просто делала то, чему меня научили в колледже, но я была ласковой с ним, хотя только потому, что представляла, будто он мой любимый муж.
– Благодаря таким фантазиям Ханна сумела выжить в колледже, – сказала миссис Хескет.
Тоби кивнул.
– Да, я знаю. – И все-таки он не сводил с меня изумленных глаз. – Но какого дьявола он вообразил, будто вы спасли ему жизнь?
– Ах, Тоби, дорогой, не надо придираться. Он очень чувствительный человек, гораздо чувствительнее Эндрю. В первую ночь, когда он явился ко мне, он был в черной депрессии, почти на грани самоубийства, и совершенно не был ни на что годен. Мне же удалось его разговорить. Он говорил, говорил, говорил, а я слушала его и пыталась успокоить. Потом он спросил, как я попала в колледж, и я, не называя имен, рассказала ему правду, хотя я почти никогда этого не делаю. Думаю, ему стало стыдно своей депрессии. Потом он пришел еще пару раз и вел себя как мужчина, заявив, что я спасла ему жизнь и вылечила его от импотенции. А под конец он подарил мне кольцо, которое я сохранила, и дал мне свой адрес, который я потеряла, и сказал, что если мне когда-нибудь понадобится его помощь, мне надо будет только позвать его.
Когда я кончила говорить, все долго молчали, и Тоби с миссис Хескет как-то странно смотрели на меня – любящим и удивленным взглядом.
– Ханна Маклиод, вы поразительная женщина, – сказал наконец Тоби. – Наш друг Рамон Дельгадо в большом долгу у вас. – Он откинулся на спинку кресла, заслышав шаги в коридоре. – Даже в очень большом долгу.
* * *
Через два дня и меньше чем через час после нашего приезда в Оахаку я сидела за овальным столом, за которым сидели еще семь человек. Тоби расположился по левую руку от меня, миссис Хескет, весьма элегантная в своем длинном кремовом платье, – по правую. Энрике дель Рио занял место во главе ненакрытого стола, а напротив нас – две женщины и мужчина: посередине – синьора Мария Габриэла Дойл, а по обеим сторонам от нее – ее брат и его жена. Все были в скромных и очень дорогих туалетах. Синьоре Дойл, наверно, уже исполнилось пятьдесят лет, но она была еще очень хороша, а ее широкий лоб и прекрасные глаза напомнили мне Эндрю. Руки с длинными тонкими пальцами она сложила на столе. На ее лице невозможно было что-нибудь прочитать, разве лишь в самой глубине глаз горел огонь горя и гнева. Ее брат показался мне лет на десять ее старше. У него был грубый голос, и вел он себя весьма беспокойно, а его жена, высокая худая дама, имела привычку откидывать назад голову и с высокомерным видом разглядывать кончик носа, что на самом деле совершенно не соответствовало ее нежной природе и ласковой манере разговора.