Не нам решать то, что уже будет решено, не нам делать то, что уже будет сделано… Это сказал человек в черной шинели полковника DIS. Я видел только его спину, а он видел мои мысли… Люди службы внутренней безопасности смотрят нам в души так же пристально, как мы — в глаза врага. Он был прав — будущее одно. Только ведут к нему разные пути. Тому офицеру они не видны, но я их — вижу. Эти пути не пойдут в его расчет, потому что приведут к одному общему исходу, но я их учту, потому что они могут быть равноценны чьей-то жизни… Ни мне, ни ему — никому из нас не под силу проложить путь к другому будущему. Определит его офицер, откроет «защитник» — условие, сложенное из наших прошлых действий, неизменно окончит его ровно к расчетному сроку… А других судьбоносных факторов просто нет. Из этого я и исхожу — из того, что есть… из всего, что есть… Дороги мне одному не построить — я могу лишь обозначить узкую и непролазную тропу, которую расчистит кто-то другой. И я сделаю это… Из этого я исхожу — из беспредельной посредственности. Но беспредельность всегда уводит за границы — за границы наших законов — следовательно, подводит к положенной за это каре. И пусть… Есть в этом что-то большее, что выводит за грань смертной казни…
Передал сержанту схему на доработку — никому и ничему эти растяжки не пройти, и заметить их будет трудно. После конечного запуска их уже не отключить. А для того, чтобы подорвать «растяжки смертников», достаточно порыва ветра с прописанной в программе частотой колебаний… Унхай отрешенно взглянул на схему — он знает, что погибнет через несколько часов. «Золотые драконы» обычно безошибочно определяют приближение смерти — они, как машины, ждут, когда она подойдет ровно настолько, насколько ей нужно, — они не бегут ни к ней, ни от нее. Я же могу похвастаться только топорно наносным спокойствием. Стоило мне склониться над столом опершись на руку, капитан остановил взгляд на стянувшей ее перчатке. Я убрал руку — грубые шрамы карателей проступают не только через защитное покрытие, но и через годы памяти.
— Разрешите идти, капитан?
— Иди. И учти еще, что схемы проверит не один Айнер, но и «защитник».
— Так точно.
— Стикк, если тебе будет нужно, ты сможешь найти и проследить каждый крысиный ход — сможешь даже найти ему применение. Сейчас это нужно нам, и ты должен сделать это, но только по приказу.
— Так точно.
— Ни шагу в сторону.
Я взял фуражку и вышел в коридор — за мной из центра управления повалил сигаретный дым. Двери сошлись с широкого засвеченного квадрата на узкую полосу и сомкнулись, оставив меня в ровной пустоте коридора. Глаза еще жжет, но я уже вдохнул холодный свежий воздух. По-привычке сложил за спиной руки — дрожь уже улеглась. Сколько времени еще осталось? Несколько часов, и на этом оно остановится — не только для меня — для многих. Уперся взглядом в гладкую стену — она ничего не говорит ни об этом месте, ни о нашем прошлом, ни о будущем.
Я никогда не прощался с жизнью по-настоящему — не в шутку — теперь самое время… А гори все синим пламенем!.. Если меня не сожгут лучи врага сегодня — мне не избежать расстрела завтра. Пока еще мой «дар» нужен системе, но предел терпения основательно подорван — до стенки мне остался один шаг. А я зашел так далеко, что за него может сойти каждое движение.
Скоро Фридрих Айнер заберет мою память. Я не знаю, кому доведется прочесть отчет, — мозгу третьего порядка или лейтенанту службы внутренней безопасности — это не имеет значения. Преступление и доказательство вины — теперь это ничего не значит. Перед такой разрухой отступает и наш порядок. Если этот лейтенант (или мозг третьего порядка) будет ждать от меня признания — не дождется. Не такой я человек, чтобы говорить правду, не смотря в глаза. Да, я надеюсь, что и на этот раз мне удастся избежать расстрела, но это вряд ли — все встает на места, и меня на место рано или поздно кто-то должен поставить. Приговор уже намечен тяжким обвинением, как маршрут на карте. Но мою совесть очищает жизнь — просто жизнь.