Очень умные по природе, очень даже развитые во всем, непосредственно им знакомом, они не имели понятия о силе и отношениях европейских государств, а турецкие и английские эмиссары ловко пользовались этим незнанием для возвеличения в их глазах значения падишаха. Черкесы не представляли себе ясно сил России, а силы Турции до крайности преувеличивали. От этого они и оставались так упорны в борьбе, а в то же время они не умели и даже не хотели сплотиться, что могло бы удесятерить их силы.
Они жили родовым и племенным бытом. Чувство государственное у них отсутствовало. На левом фланге, в Чечне, Шамиль успел объединить большую часть горцев только страшными деспотическими мерами, а на правом фланге не являлось личности даже и для этого. У горцев даже национальное чувство было очень слабо.
Они жили мелкими племенами, во главе которых стояли родовые князья, а у шапсугов не было и князей и господствовало демократическое самоуправление. Своему племени, или клану, черкес был предан. Но все жившие за пределами клана были для него иностранцы, хотя и более близкие, чем русские. Поэтому при малейшем образовании черкес легко сходился с русскими, не продаваясь им, а искренне сближаясь, хотя и получал деньги за роль лазутчика. Те, которые поступали на русскую службу, полагаю, никогда не делались изменниками. Единственное, кажется, исключение составил сын Шамиля, который, получив в Петербурге образование и дослужившись до полковничьего чина, эмигрировал во время освободительной турецкой войны и перешел на турецкую службу. Но это — сын Шамиля, имама, который и сам, в случае победы Турции, мог сделаться владыкой Чечни. Массу же горцев характеризует поведение во время той же войны черкесской милиции Западного Кавказа. Когда турецкая армия, взявши Сухум-Кале, продвигалась по берегу к Новороссийску, горская милиция не стала стрелять в турок и разбежалась. Но что же? Стоило начальнику отряда разругать милиционеров, объявить их трусами и отнять у них оружие как у недостойных носить его, и милиционеры чуть не со слезами просили прощения, обещали впредь служить честно и действительно сдержали слово: дрались против турок самым добросовестным образом.
В наши геленджикские времена из черкесских друзей русских были особенно известны Пшекуй Могукоров и другой, которого все называли Куй Иванович, а настоящего имени его я не знаю. Пшекуй Могукоров был важной особой, принадлежал к высшей горской аристократии и числился на русской службе, имея какой-то маленький чин. Жил он у себя в ауле и между прочим славился как искусный коневод. У него была знаменитая тройка неутомимых бегунов, превосходно выдрессированных. Этих коней хозяин даже не привязывал, они жили на воле и прибегали по первому зову. Кто-то из наших влиятельных чинов стал приставать к Могукорову: «Продай тройку». Тому это очень не нравилось, но в конце концов он нашел неудобным отказать. Но оказалось, что лошади, до тех пор смирные и кроткие, превратились у нового хозяина в неукротимо бешеных, никого к себе не подпускали, не давались запрягать, лягались, кусались. Побился с ними новый владелец, и пришлось просить Пшекуя Могукорова взять своих коней обратно.
Куй Иванович был из незнатных горцев, но добрый и простой человек, очень любивший русских и сам бывший общим любимцем офицеров. У наших он был частым гостем.
Тихо и благоденственно протекала наша геленджикская жизнь, особенно первые годы, когда маме редко приходилось беспокоиться об отце, уходившем в экспедицию. Но с приближением Крымской кампании дела стали понемногу переменяться. Турецкие и английские эмиссары начали настойчиво возбуждать горцев уже в то время, когда на взгляд непосвященных спокойствию Европы еще ничто не угрожало. Военная контрабанда усиливалась. Горцы делались все более дерзки. Умножились и наши экспедиции в горы, и отцу все чаще приходилось уходить от семьи под пули со своим батальоном.
В мае 1850 года он отравился морем с отрядом генерала Вагнера в довольно дальний путь — в укрепления Новотроицкое и Тенгинское, где требовалось усмирить разбушевавшихся горцев. Тут ему пришлось участвовать 7 мая в жарком деле. Вагнер произвел десант в долине реки Вулани, и горцы, конечно, не могли воспрепятствовать высадке, происходившей под защитой орудий морских судов. У черкесов было большое гребное судно, которое у них без труда отняли. Но когда отряд стал продвигаться к аулу Кермсу, который требовалось разорить, дело изменилось. Горцы, скрытые в лесах, оспаривали каждый шаг отряда, и он подвигался в непрерывной перестрелке. Разумеется, это сопротивление не спасло аула Кермсу. Он был взят штурмом и сожжен. После этого пошли тем же порядком на аул Беш, около Новотроицкого укрепления, и по разорении Беша цель экспедиции была закончена. Оба наши укрепления были несколько обеспечены от нападений, и наш отряд возвратился в Геленджик.