Тени прошлого. Воспоминания

А он отвечает:

«Ой, я рад бы, матусенько,
Скорише вернуться,
Та вже кинь мой вороненький
В воротах спиткнувся».

Это значит — плохая примета. Общая грусть увеличивается, как вдруг казак весело объявляет:

«Не плачь, не плачь, Марусенька,
В тугу не вдавайся,
Заграв мий кинь вороненький,
Мене дожидайся».

Разумеется, на все лады воспевается ухаживание казаков за дивчинами:

Соньце низенько, вечир близенько,
Выйди до мине, мое серденько.
Ой выйди, выйди, не бийсь морозу,
Я твои ниженьки в шапочку вложу.

«Шапочка» эта была, без сомнения, громадная папаха, в которую можно закутать какие угодно «ниженьки».

Другой прельщает красавицу музыкой:

Ой пид гаем, гаем, гаем зелененьким,
Там орала дивчинонька воликом чорненьким.
Ой орала, ой орала, зачала гукати,
Тай наняла козаченька на бандуре грати.

Козаченько грае, бровами моргае,
А черт его батьки знае, на що вин моргае?
Чи на мои воли, ой чи на корови,
Чи на мое било личко та на чорны брови?

Прелестны то бойкие, то нежные мотивы этих песен беззаботной любви. Но Черноморье пело и о ее трагедиях.

Ой не ходи, Грицю, тай на вечорницю,
Бо на вечорници дивки чаривницы.
Котора дивчина чорни очи мае,
То тая дивчина чарувати знае, —

то есть настоящая, истинная чаровница.

Но Грицько не слушает предостережения, ходит по вечерницам, и вот совершается страшное дело. Девица

У недилю рано — зиллячко копала,
А у понедильник переполоскала,
Прийшов вивторок — зилля заварила,
У середу рано Гриця отруила.
Прийшов четверг — Гриценько вмер,
Прийшла пьятниця — поховали Гриця.

Но не удалось дивчине сохранить тайну своей мести.

А в субботу рано мати дочку била:

— Ой, нащо ты, доню, Гриця отруила?
— Ой мати, мати, жаль вваги немае, [23]
Нехай же Гриценько нас двох не кохае,
Ой нехай не буде ни тий, ни мени,
Нехай достанеться та сирий земли.
Оце тоби, Грицю, такая расплата,
С четырех дощок темненькая хата.

Это очень старая песня, времен Гетманщины, составленная самой преступницей, которая славилась поэтическим даром. Она была приговорена к смерти, но гетман ее помиловал, мотивируя это тем, что она имеет чудный дар песнопения, а убийство совершила «од великия жали», то есть как бы под давлением неодолимого жгучего чувства, под влиянием аффекта, как сказали бы теперь. Все Черноморы; распевало эту песню, которой протяжный мотив превосходно передает все оттенки грустной любви, нежного сожаления и жгучей злобы оскорбленного чувства.

Это песнь древняя, привезенная казаками с отдаленной родины. Есть и более любопытные образчики связи Черноморья с днепровской украйной. Мне пришлось от брата слышать сатирическую песню о приключениях другого Грицька:

Був Грицко мудрый родом с Коломыи,
Та учився добре на филозофии,
Пьятнадцать лит Псалтирь мемрив,
А на шестнадцатый выучив увись.

Эта песня явно галицкая, так как нигде нет другой Коломыи, кроме Галиции. Сатира рассказывает, как Грицько, совсем одуревши от своей науки, громко декламировал по-латыни и перепугал этим свиней, которые разбежались. Старый отец освирепел:

Бачивши батько Грицькову причину —
Черк его зараз за честну чуприну:
«Оце тоби по латыни,
Щоб не ганяв чужи свини».

Но в Черноморье были не только старые песни. Создавались и новые, как «Ганзя». Ее сочинил бывший атаман войска генерал Кухаренко, как мне передавала его родная дочь, Анна Яковлевна Лыкова. Эта очень популярная песнь восхваляет красоты некоей Ганзи:

Ганзя рыбка, Ганзя птичка,
Ганзя цаца, молодичка,
Ганзя розовый квиточек,
Брови тонки, як шнурочек.

Я, впрочем, слишком заговорился о малорусской песне. Возвращаюсь к Ейску.

Расчеты Рендовского на то, чтобы отшлифовать своих питомцев по общерусскому фасону, до известной степени оправдались, но нужно сказать, что гимназисты из казаков все-таки остались верны своему родному языку. Отец довольно хорошо сошелся с Рендовским, которого русификаторские тенденции вполне одобрял. Из других же учителей мы познакомились еще с инспектором Ананием Даниловичем Пузыревским, который преподавал также историю. В то время, вероятно стараниями Рендовского, и в войсковой гимназии стало являться все больше учителей новой школы, которые старались заинтересовывать учеников, объяснять им смысл исторических событий и т. д. Но Ананий Данилович, хороший человек и умный инспектор, принадлежал к отживающим старым типам учителей. От учеников он больше всего требовал знания хронологии и сам славился как живой справочник всех годов каких бы то ни было исторических событий. Спроси его любой год — он сейчас скажет. Но гимназисты, проникавшиеся уже новым духом преподавания, относились к этакой учености уже насмешливо и обращались со справками к Ананию Даниловичу только в шутку. С другими учителями у нас не завязалось знакомств, потому что нам пришлось уезжать из Ейска.

23

То есть сильное, жгучее чувство («жаль») не имеет «вваги», «уваги», — уважения.