Время шло. На второй день своего заточения Томас перестал кричать – голос охрип и сел, да и пересохшее горло нещадно саднило от бесконечных криков. Потом он перестал пытаться высвободиться из оков. От постоянных резких движений железные браслеты его кандалов разодрали запястья почти до кости, и теперь они отвратительно ныли и даже начали нагнаиваться, что заставило парня беспокоиться ещё и о том, как бы не умереть от заражения крови.
К началу третьего дня своего невольничества Томас уже не предпринимал никаких попыток к освобождению – он даже не двигался, сжавшись в комочек и прижавшись к стене. От постоянного контакта с холодным камнем, от сидения на нём, всё тело парня болело и ныло, прося о смене позы, о разминке, о мягкой постели. Но ничего этого не было. А ещё была проблема с туалетом…
Остатки воли и самообладания не позволяли Тому обмочиться, но это не то, что не улучшало его положение – это добавляло муки, боли и страха. Из-за того, что он три дня уже ничего не пил, парню удавалось сдерживать позыв мочеиспускания, но это стоило многого. От постоянной невыносимой рези внизу живота у парня периодически темнело в глазах. Он каждый раз надеялся, что уснёт или потеряет сознание – и всё, он проснётся дома и ничего этого не будет. Но сознание он не терял, несмотря на боль, а сон, который на какие-то жалкие минуту обнимал парня, не приносил ни отдыха, ни облегчения.
Если вначале парень чувствовал себя пленником, невольником, но теперь он стал ощущать себя животным, запертым в клетке, он почти перестал ощущать себя человеком, почти перестал мыслить. Его сознание к третьему дню заточения стало туманным, пугающая однообразность и скудность обстановки приглушали все чувства, отупляя. Все чувства, кроме боли – её Том испытывал каждую секунду, даже, казалось, во сне.
Сейчас парень сидел, прижимаясь к стене, обняв свои колени руками и уткнувшись в них лицом. Поза была неудобной, от неё тело болело ещё больше, но такое положение позволяло Тому чувствовать себя хоть чуть-чуть увереннее, чуть-чуть более защищенным. В голове парня не было ни единой мысли, кроме одной: «Я выживу?». Он боялся, но боялся даже не самой смерти, а того, каким медленным и мучительным может быть путь к ней.
Когда в замке повернулся ключ и тяжёлая дверь открылась, Том даже не поднял головы, не говоря уже о том, чтобы посмотреть в сторону вошедшего. Он сидел, продолжая находиться в этой неудобной и зажатой позе, обнимая себя, пытаясь успокоить, пытаясь отвлечь. Том чувствовал чьё-то присутствие, ощущал чей-то взгляд, от чего хотелось съежиться ещё больше и вовсе пропасть. Парень сам не заметил, как начал едва заметно поглаживать себя по плечу, убаюкивая.
Тому начались вспоминаться моменты из детства, когда его мать точно так же, как он сейчас, гладила его, успокаивая, и пыталась убедить, что никаких монстров нет. И призраков тоже нет. Он так живо это вспомнил… А потом бизнес его отца пошёл в гору, у Тома появилась няня и мама больше не баюкала его, оставив сына на профессионала.
Это было странным, но Томас, этот надменный, самовлюбленный, даже, порой, жестокий человек был близок к тому, чтобы заплакать. Ему так хотелось, чтобы рядом была мама, которая успокоит и утешит, которая прогонит всех монстров и злодеев.
- Соберись, тряпка, - шикнул на самого себя Томас, стискивая зубы. – Тебе двадцать четыре года, какая мама? Сам выберешься!
Устав от ожидания, гость негромко покашлял, обращая на себя внимание. Том резко вздрогнул, сдерживаясь, чтобы не шикнуть, потому что железные браслеты вновь впились в раны, причиняя боль. До парня словно только что дошло, что кто-то пришёл. А, раз кто-то пришёл, то этот кто-то может помочь! В изумрудных глазах парня загорелась такая надежда, какой никогда он не испытывал. Подняв голову, стараясь не тревожить затёкшее тело и болезненно напухший мочевой пузырь, парень повернулся в сторону двери. Но надежде его было не суждено выжить, пусть парень пока и не знал об этом…
Там, в дверях, стояла Хенси, терпеливо ожидая, когда пленник обратит на неё внимание. Сложенные на груди руки, тяжёлые взгляд глаз цвета стали, всё это действовало на парня как-то угнетающе, пусть он пока и не признавался себе в этом. Повернувшись, он хотел выглядеть сильным, уверенным, показать, что девушке не удалось испугать его и сломить, но вышло иначе. Как только парень двинулся с места, боль, оглушительная, пронзительная боль пронзила его тело, вгрызаясь в нервы и разрывая их на алые ленточки. Он едва успел закрыть глаза, чтобы не заплакать, но опущенные дрожащие ресницы предательски намокли.