Каждый приход Хенси в комнатку, где держали Эдварда, знаменовал собой что-то плохое. И не важно, что это было: побои, сексуальное насилие или моральный прессинг. Девушка была одинаково искусно во всём, и это не давало Эдварду надежды на то, что он когда-нибудь увидит свет.
Самое страшное было то, что парень не мог предположить, что же сделает девушка в этот раз? По её выражению лицу, по тону, по глазам невозможно было понять, что у неё на уме. Порой, Эдварду казалось, что Хенси и сама не знает, что собирается делать с ним, приходя в подвал, казалось, что она просто импровизирует и действует по какому-то больному садистскому порыву.
Но эту теория разбивало то, что у Хенси неизменно был с собой некий инструмент для новой пытки. Они, инструменты, были разными. Девушка успела опробовать на парне большую часть ассортимента, представленного в секс-шопах, несколько раз возвращалась к бутылке. Однажды она «познакомила» парня со шваброй, которую забыла Джулия, этот раз показался Эдварду особенно болезненным и унизительным…
Каждый раз парню казалось, что это конец, что больше он просто не вынесет, не переживёт. Всякий раз ему казалось, что это предел: предел боли, предел унижения, предел для его некогда гордого и свободного сердца. Но всякий последний раз становился очередным, потому что Хенси, научившись на неудачном опыте с Томасом, точно рассчитывала дозировку боли и травм, чтобы сделать жизнь пленника невыносимой, но не убить его.
Это было ужасно. Эдвард чувствовал себя червём, нанизанным на крючок – он так же был всё ещё жив, всё ещё извивался, но был ранен, травмирован и обречён. А его смерть была лишь делом времени. Времени и больного сознания его мучительницы, которая, подобно демону, упивалась его болью и слезами.
Первое время Эдвард пытался держаться. Он быстро заметил, что именно этого Хенси и добивается – она хочет видеть его страх, слабость, слёзы, слышать его крики и мольбы. Он держался, держался, кусая губы, чтобы не кричать, чтобы не доставлять удовольствия своей мучительнице. За три дня его стойкого сопротивления парень искусал губы так, что они начали гноиться из-за постоянного повреждения. Тогда он ещё верил, что сможет сохранить в целостности пусть не своё тело, но дух.
Но его стойкость разбилась точно так же, как и надежды, как вера в лучшее. Чем больше Эдвард сдерживал крики боли и слёзы, чем больше показывал свою силу, тем больше Хенси зверела, становясь похожей на животное, которое учуяло кровь, но в силу объективных преград не могла вцепиться в горло раненой жертвы. С каким-то садистским упорством, с маниакальным рвением и пугающим терпением Хенси добивала свою жертву, очищая его, подобно луковице, слой за слоем от остатков самообладания, надежды, целостности.
Только ощущения у парня были такие, будто с него снимают не эфемерные понятия, вроде веры в лучшие, а вполне конкретную кожу. Это было похоже на то, если бы с равной амплитудой временных промежутков у парня вырывали волосы. Волосок за волоском, мерно, мучительно. Такая боль не самая страшная, даже смешная, но со временем она может стать по-настоящему невыносимой и свести с ума. А в этом плане Хенси была профи…
Со временем Эдвард понял, что девушка всегда идёт на шаг впереди него, что его слепая и наивная вера в то, что он ещё что-то может – лишь часть её игры. День за днём, пытка за пыткой, удар за ударом – Эдвард ломался, замыкаясь в себе, зарываясь всё глубже в глубину своей истерзанной постоянными унижениями и страхом души.
Но, со временем, парню почти удалось привыкнуть. Почти. Потому что, всякий раз, когда Эдвард адаптировался к новой пытке, научался не обращать внимания на те чувства, на то разрушение, которые она ему приносит, Хенси придумывала что-то новое. Со временем парень и вовсе начал бояться смотреть девушке в глаза, ему казалось, что она может читать его, подобно книге, предугадывая реакции, находя самые болезненные точки.
Но, порой, фантазия заканчивалась даже у Хенси, если можно так сказать. И тогда она просто играла на болевых ощущениях жертвы и её ужасе, доводя их до самого предела, но не позволяя перейти его, не позволяя Эдварду потерять сознание или умереть, что стало бы его спасением от этого маленького ада, в который загнала его бывшая одноклассница.
- Ты будешь умолять меня, чтобы я тебе свернула шею, - сказала Эдварду Хенси в первый день его пребывания здесь, и она была не намерена отказываться от своих слов. А Эдвард всё никак не хотел молить о смерти…