Это заставляло Хенси придумывать всё новые и новые пытки, заставляя парня корчиться от боли, выть раненым зверем. Она научилась доводить его до судорог, когда нервная система больше не находила в себе ресурсов, чтобы оставаться ровной, чтобы сохранять тело парня в устойчивости и равновесии. В такие моменты, смотря, как парень бьётся на полу в болезненных конвульсиях, как намокает его лицо от слёз и слюны, как он пытается удерживать крик или же, не сдерживаясь, кричит, девушка медленно затягивалась дымом, с ностальгическим прищуром наслаждаясь агонией жертвы. В такие моменты Хенси вспоминала, как сама, точно так же билась на земле после того, как её избили, изнасиловали и бросили, а потом в больнице, в доме отца и ещё много-много-много раз…
Обычно, вспоминая об этом, девушку передёргивало, после чего она тушила сигарету и ещё несколько раз пинала парня, который и так был на грани обморока. А потом она просто уходила, присылая вскоре врача, чтобы тот убедился, что парень не покинет этот мир раньше времени.
Охранники, домработница, доктор… Всё больше людей начинали быть в курсе того, что Эдварда держат в этом подвале пленником, но это вселяло надежду только первую неделю или две. Потом до Эдварда начала доходить страшная правда. Она состояла в том, что, если Хенси, не боясь, открывает людям свою тайну, значит, у неё слишком мощная защита за спиной, чтобы девушка боялась возмездия. Либо, это могло означать, что эти люди слишком преданы своей странной хозяйке, чтобы она опасалась погружать их в свои дела.
Какой бы вариант не был правильным, они оба были плачевными для Эдварда, потому что ни в первом, ни во втором случае ему не светила свобода, солнце и голубое небо, а светило…
Парень не хотел думать, что ему светило. Как бы он не молил бога о смерти в момент очередной пытки, он не хотел умирать после. Когда его отпускало, когда боль чуть-чуть утихала – полностью она не затихала никогда – парень вновь начинал надеяться на то, что у него всё ещё есть шанс.
Но, порой, Хенси переходила все границы бесчеловечности, удивляя даже Эдварда, который, казалось, успел привыкнуть ко всему за почти месяц, проведённый в доме бывшей одноклассницы.
Так было и три дня назад, когда Хенси решила использовать в качестве секс-игрушки плойку для завивки волос. Увидев, что принесла с собой девушка, Эдвард не особо испугался – диаметр плойки не слишком велик, потому парень не особо напрягся. Но очень зря.
Зря, потому что Хенси, введя укладочный инструмент в парня, который уже настолько привык, что даже не сопротивлялся, дабы не делать себе хуже, девушка хорошенько «отымела» его плойкой, а после включила её. Профессиональный инструмент, без спроса позаимствованный Хенси у Бруно, имел множество температурных режимов: начальная температура его варьировалась в районе сорока градусов по Цельсию, а максимальная достигала двухсот градусов, являясь шоковой даже для таких мёртвых ороговевших тканей, как волосы, не говоря о мягких тканях и тем более слизистых организма.
Когда прибор внутри начал нагреваться, Эдвард подумал, что ему показалось. Слишком больным и извращённым это казалось, слишком нереальным. Парень считал бывшую одноклассницу законченной психопаткой и садисткой, но даже для неё это было слишком – засунуть ему в задницу раскалённую штуковину.
Впрочем, раскаленной она и не была. Хенси повышала температуру медленно, надолго задержавшись на болезненных, но терпимых шестидесяти градусах по Цельсию. Девушка медлила, наслаждаясь тем, как спокойствие на лице парня сменяются беспокойством, а затем и страхом, как начинают катиться по его вискам капли липкого пота, намачивая волосы, лепя их к лицу.
- Нет, Хенси, - прошептал тогда Эдвард, веря, всё ещё веря в то, что у бывшей одноклассницы, несмотря на всё, что он и его друзья с ней сделали, осталась ещё хоть капля сострадания и человечности.
Эта фраза заставила девушку жутковато улыбнуться, чего не видел Эдвард, находящийся к ней спиной, и это послужило спусковым крючком. Ничего не сказав, девушка выбрала максимальную температуру и стала ждать. Профессиональный аппарат реагировал на команды быстро и легко, всего за десять-двадцать секунд разогреваясь до обжигающих и плавящих плоть двухсот градусов.