- Давай, - сказала Хенси, открывая глаза и встречаясь с потемневшими от возбуждения глазами парня, но он не двигался.
Прикусив губу, девушка приподнялась, чувствуя, как член пленника почти выскальзывает из неё, и резко опустилась. Характерный хлопок голой кожи о кожу послужил чем-то, вроде спускового выстрела, команды «старт». Больше они не останавливались.
Сбитое до невозможности дыхание, шлепки мокрой, горячей кожи друг о друга, стоны, вздохи, порою, рыки, которые рвались из груди обоих, потому что и у парня, и у девушки внутри был намешан такой коктейль из эмоций и чувств, страхов и желаний, надежд и опасений, что они просто не могли сдерживаться, не желали этого.
Они то прижимались друг к другу, сливаясь кожей, будто куклы из воска, целовались, кусались, то отстранялись, смотря друг другу в глаза, словно проверяя другого на прочность, но никогда не следя за тем, кто же победил.
Совсем скоро стоны и вздохи перешли на полукрики, брань, которая смотрелась пошло и вычурно, но так хорошо отражала то, что творилась в душах этих двоих. Они были сломаны друг другом, и, теперь, они пытались залатать эти раны на своих телах, прикрыть их и заполнить пустоту.
Это не могло продлиться долго, очевидно, не могло, потому что всего здесь было намешано слишком: слишком долгое отсутствие нормальной близости у обоих, слишком острое желание, слишком спутанные и застарелые чувства, слишком жгучая ненависть и слишком острая… любовь?
Первой не выдержала Хенси, изгибаясь дугой, сжимая плечи парня и кончая. Чувствуя, как судорожно сжимаются мышцы внутри у девушки, как они сдавливают его до предела напряженный член, парень тотчас последовал за ней, изливаясь ей внутрь, издавая гулкий, низкий стон, а, затем, выругиваясь севшим голосом.
Ещё несколько раз поднявшись-опустившись на члене парня, Хенси поднялась, позволяя ему выскользнуть из себя и села. Сбитое, как никогда, дыхание рвало лёгкие, а мысли никак не хотели проясняться и возвращаться на свои места после самого оглушительного и острого в жизни оргазма.
- Хенси, - начал было Мориц, садясь и протягивая к девушке руку, но она перебила его.
- Ты был прав, - сказала она, смотря куда-то вниз.
- Ты о чём?
- Ты был прав, говоря, что я всё ещё люблю тебя, - ответила девушка.
- Знаешь, мне кажется, что я т...
Хенси не позволила ему договорить, зажимая ладонью рот и прося:
- Молчи. Просто молчи, Трюмпер. Я всё равно не поверю тебе. То, что я тебя люблю ничего не меняет, - девушка наконец-то нашла в себе силы и посмотрела парню в глаза, устанавливая напряженный зрительный контакт. – Я всё равно тебя ненавижу, Трюмпер. И не думай, что эта ночь хоть что-то значит.
Девушка встала и начала одеваться, под непонимающим, тяжёлым взглядом парня.
- Хенси, почему ты не хочешь просто выслушать меня? – спросил парень, когда девушка уже подошла к двери.
Встав и поспешно натянув трусы, он двинулся к ней, но Хенси остановила его:
- Нет, Мориц, возвращайся в постель.
- Но я хочу сказать…
- А я не хочу этого слышать, - перебила парня девушка, подводя черту под их разговором и перечёркивая ночь, которая для них обоих была чем-то совершенно особенным и волшебным.
Хенси вышла за дверь и заперла её. Несколько секунд она постояла так, зная, что Мориц, точно так же, стоит с той стороны двери. Хотелось ли ей вернуться? Да. Хотелось ли ей выслушать парня? Да. Хотелось ли ей простить всё и забыть? Наверное. Могла ли она это сделать? Пока что, нет.
- Ещё слишком рано, Мориц, - прошептала Хенси, сжимая в ладони ключ и медленно отходя от двери. – Слишком рано и… слишком поздно.
Девушка не лукавила, говоря, что любит Морица. На самом деле, где-то глубоко-глубоко, наверное, она понимала это все эти годы, но… Но это, как она и сказала, ничего не меняло. А эта ночь… Хенси просто последовала словам Себастьяна и пошла к тем, к кому не может пойти в реальной своей жизни и сделала то, чего лишена. Девушка искренне надеялась на то, что, хотя бы теперь, её оставят назойливые сны о том, как бы они с Морицем могли быть счастливы вместе, какой могла бы быть их любовь и каким умопомрачительным был бы их секс: без принуждения, по взаимному согласию, без боли физической, а, главное, душевной.