Хенси не знала ответа, ей было всё равно. В нос настырно проникал аромат сладких цветов, что источали огромные букеты. Макей, узнав, что девушка пришла в себя, примчался прямиком из кровати, прикупив по дороге цветов, сладостей, каких-то игрушек – всего того, что призвано радовать человека. Повод для этого был весомый – помимо того, что девушка наконец-то была в сознании, у неё был день рождения. Вчера был, и Хенси проспала его, как просыпала и двое суток до него. Любой семнадцатилетний подросток расстроился бы, пропусти он столь важный день, долгожданный праздник, но девушке было всё равно.
Она была даже рада, что проспала свой день, потому что настроение её едва ли можно было назвать праздничным. Даже самый глупый человек не мог бы так ошибиться. А, проведя этот день во сне, Хенси хотя бы не проплакала его…
Тяжело вздохнув, девушка медленно перевернулась набок, подтягивая колени к груди. Её тело всё ещё болело – уже не так, как прежде, но ощущения были весьма отчётливыми, что мешало ей полностью погрузиться в свои мысли, убежать от реальности в спасительный мир грёз.
Пытаясь думать о чём угодно, девушка вновь и вновь закрывала глаза, надеясь заснуть, но предательница память настырно пыталась добить девушку, прогоняя перед её глазами воспоминания о том страшном дне, едва она закрывала веки. Эта боль, эти чувства были хуже всего того, что происходило с её телом, потому что раны заживут, и пусть даже останутся шрамы, но они побледнеют со временем. Надежды же на то, что память станет бледнее и слабее не было. Слишком яркими были эти воспоминания, слишком едко они впитались в психику нежного создания, прожигая в полотне её сознания огромные дыры с рваными краями.
Хенси больше не чувствовала себя собой. Она не чувствовала себя живой и, хоть Макей и врачи говорили, что всё будет хорошо – она не верила. Она не хотела верить. Зачем? В чём смысл будущего, если тебе оно не нужно?
Порой, Хенси корила себя за подобные мысли, но быстро остывала. Что-то внутри неё сломалось, умерло, и тот внутренний голос, что был вечным советником и учителем замолчал навсегда, оставляя девушку наедине со своими ошибками и чувством вины. Вопреки здравому смыслу, она чувствовала себя виноватой. Виноватой в том, что так глупо поверила Морицу, доверилась, пошла за ним, добровольно заходя в капкан, заплывая, как рыбка в сети.
- Если бы я его не любила, - то и дело повторяла про себя девушка, - этого бы всего не было. Я бы никогда не пошла с ним, не пошла за ним. Я бы никогда ему не поверила. Но влюбленные, увы, глупы! Глупы и слепы, как же я могла не видеть всего того, что могло меня уберечь?
Хенси прогоняла эти мысли в своей голове раз за разом, и от этого становилось ещё хуже, ещё горше, потому что быть жертвой – ужасно, быть жертвой того, кого любишь – унизительно и отвратительно, быть жертвой того, кого любишь и кому сам поверил, дав ему волю – невыносимо.
Это съедало Хенси изнутри, выжирало и выжигало, оставляя на месте бойкой, светлой души лишь мёртвое пепелище, по которому ледяной ветер гонял прах тех самых бабочек, что закрыли ей глаза своими крыльями в тот самый день.
Больше не было ни любви, ни веры, ни надежды. Больше не было ничего, и, может быть, врачи и Макей правы – всё наладиться, но Хенси не могла в это верить. Быть может, просто нужно время, а, может быть…
Девушка резко мотнула головой, зажмуривая глаза, отгоняя прочь мысли. Нет, как бы не было сложно, она должна справиться, она должна хотя бы сделать вид, что она всё ещё жива. Она должна справиться хотя бы ради родителей, ради матери и Макея, ведь они так истово верят, что всё будет хорошо… Как она может их подвести?
А боль… Боль пройдёт. Наверное, пройдёт. Она никогда не сможет затихнуть полностью, но, быть может, она сможет научиться жить с этим и не обращать внимания на шёпот мыслей, что упрямо убеждает её ещё раз заглянуть на тот самый пустырь, в тот самый день…
Вновь перевернувшись, Хенси сжала зубы, чтобы не застонать – боль внутри и снаружи тела была всё ещё очень сильной, а обезболивающие препараты ей почти перестали колоть. Все рассчитывали на то, что молодой организм сможет справиться. И, может быть, организм и сможет, но душа, душа…