- Личные счёты? Расскажешь? – попробовала пошутить медсестра, но натолкнулась на угрюмый взгляд Хенси.
- Можно сказать и так, - Хенси вновь легла, перебирая ногами и разминая мышцы.
- Я совершенно не собираюсь к тебе подлизываться, - ответила медсестра, протягивая к Хенси руку, но замирая, увидев её сузившиеся глаза. – Я крошки отряхнуть хочу, можно?
- Я сама. – девушка села и стряхнула крошки с одеяла на пол.
- А те, что на матрасе?
- А те, что на матрасе мне не мешают, - ответила Хенси, переворачивая подушку и ложась. – Ещё что-то?
- Хенси, знаешь, - медсестра встала, видя, что пациентка не намерена продолжать разговор, - я просто хотела сделать тебе приятно.
- Спасибо, сделала, – не поворачивая головы, ответила Хенси, - что-то ещё?
- Зачем ты грубишь? – в голосе блондинки проскользнула обида.
- Я не грублю, просто, мне надоел этот разговор. В последние месяцы я предпочитаю общество – никого, это моё право.
- Да, Хенси, ты права, - вздохнула медсестра, - это твоё право, но, если вдруг захочешь поговорить – скажи.
- Обязательно, - ответила девушка тоном, по которому было понятно, что она никогда этого не сделает.
Глава 14
Глава 14
Дни тянулись один за другим, с периодичностью в две недели Хенси возвращалась в палату для буйных, где проводила дни и ночи в полубессознательном, оглушённом состоянии. Девушка сама выбирала это – слишком уж отвратительно однообразна была жизнь в этих унылых стенах, настолько отвратительна, что даже попадание в буйное отделение виделась чем-то, вроде смены обстановки и отпуска.
Отметив, что девушка не проявляет никакой положительной динамики, врачи, как говорится, махнули на неё рукой. Её перестали возвращать в нормальную палату и теперь она всегда лежала в палате с мягкими стенами, без окон.
Не видя солнечного света уже четыре месяца, девушка потерялась во времени и, если бы не та самая медсестра, похожая на ангела, Хенси бы окончательно двинулась умом, уйдя в себя настолько глубоко, что вернуться стало бы практически невозможным.
Но было и маленькое улучшение в состоянии девушки – она перестала думать о смерти. Точнее, о смерти она думала, но перестала строить планы о том, как убить себя. Тому было две причины: невозможность самоубийства среди мягких стен и полного отсутствия того, чем можно нанести себе хоть какой-то вред; вторая причина крылась в том, что Хенси поняла, что, каждая такая попытка будет продлевать её ужасный «отпуск» в этих стенах минимум на два месяца, а ей этого совсем не хотелось.
Хенси почти свыклась с мыслью о том, что родные забыли о ней, забросили её и оставили гнить в этой лечебнице для психов, доживая остатки молодых лет и медленно превращаясь в одну их них. Иногда Хенси даже начинала ненавидеть родителей за это – за то, что бросили её здесь, но потом это прошло. Время заставляет ко всему привыкнуть, и даже к тому, что ты не нужен тем, кто обещал всегда быть рядом.
Как бы ужасно это не было, но Хенси поняла, что единственный способ выйти отсюда – доказать врачам, что она здорова. К сожалению, пока, даже полностью выздоровев, девушка не могла покинуть этих стен – никто не выпишет несовершеннолетнюю пациентку без согласия родителей, но до того момента, когда Хенси должно было исполниться восемнадцать, делая её полноправной хозяйкой своей жизни, оставалось не так уж и много – всего два месяца.
Это Хенси тоже узнала от той самой медсестры-блондинки, потому что сама девушка никак не могла следить за временем. Узнав, что сейчас конец февраля и зима доживает свои последние дни, Хенси выдохнула – оставалось совсем чуть-чуть и она выйдет отсюда, выйдет. Она была уверена в этом.
Конечно, у девушки не было совершенно никаких мыслей о том, как же она будет жить, но это её мало интересовало. Она решила, что сразу же, как выйдет отсюда, пойдёт работать, согласиться даже на самую грязную и унизительную работу, чтобы иметь возможность зарабатывать на жизнь. Порой, её охватывала грусть, когда она вспоминала о своих мечтах, о том, как грезила престижной работой кардиохирурга, но, какой бы больной Хенси не была, она отдавала себе отчёт в том, что ни одна больница не откроет перед ней свои двери, с её-то «багажом», даже, если она переступит через себя и окончит эту чёртову школу.