Хорт кивнул. Теперь, когда он разглядел монстра, ему вспомнились слухи, время от времени появлявшиеся в городе. Пурпурный Маг держал огромных крабов, которые сторожили его жилище на реке Белая Лошадь. Говорили также, что сам он умер, его погубило собственное колдовство. Краб подтверждал эти слухи; должно быть, животное уплыло по реке в море, когда его перестали кормить.
— Чей это улов?
Хорт обернулся и увидел двоих стражников, стоящих прямо за его спиной. Одновременно он увидел толпу горожан, заполнившую близлежащие улицы.
— Общий, — заявил Старик; похоже, к нему вернулись силы. — Это они поймали. Или кто-то из них. Может, Терси — сеть-то его.
— Нет, Старик, — возразил Терси, подходя к ним. — Это твой улов. Никто на верфи не станет этого отрицать, и уж во всяком случае не я. Это ты поймал. Мы только подтащили его сетями и баграми к берегу после битвы.
— Значит, это твой улов, — решил стражник, оборачиваясь к Старику. — Что ты собираешься с ним делать?
Хорт внезапно испугался, не хотят ли эти солдаты оштрафовать отца за то, что он вытащил краба на берег; они могут назвать это нарушением общественного спокойствия или еще как-то. Он сжал руку Старика, но разве мог он удержать отца?
— Да не знаю, — пожал плечами Панит. — Если бы в городе еще был цирк, продал бы им. Для еды продать не могу — мясо может быть ядовитое, и сам есть не стану.
— Я куплю его, — объявил стражник ко всеобщему удивлению. — Принц любит всякую небывальщину. Если краб ядовитый, им будет о чем поговорить за столом с Императором. Даю тебе за него пять серебреников.
— Пять? Десять — времена-то тяжелые; да я еще Джабалу заложил свое место на верфи, — начал торговаться Старик, оказывая стражникам не больше почтения, чем работорговцу.
При упоминании имени бывшего гладиатора высокий стражник нахмурился, а его смуглый Напарник шумно втянул воздух сквозь зубы.
— Джабал? — пробормотал высокий, расстегивая кошелек. — Получай свои десять серебреников, рыбак, и золотой в придачу. За такую работу человек заслуживает больше, чем расписка работорговца.
— Спасибочки, — поклонился Панит, принимая деньги. — Следите хорошенько за болотами; этих крабов должно быть не меньше десятка. Загоните их на сушу, и Китти-Кэт будет питаться ими целый месяц.
— Спасибо за информацию, — поморщился стражник. — Мы весь гарнизон поднимем на это дело.
— Неплохой сегодня улов, — крякнул Старик, когда стражники ушли, — и ния в придачу. Пошлю парочку в подарок кузнецу и С'данзо, да еще ловушек закажу. — Он кивнул сыну. — Ну вот, — подбросил монету на ладони и поймал,
— это тебе, в придачу к главному подарку.
— Главному подарку? — нахмурился Хорт.
Улыбка сползла с лица Старика, словно маска.
— Разумеется, — проскрипел он. — Как ты думаешь, зачем я все это затеял?
— Ради других рыбаков? — предположил Хорт. — Чтобы очистить акваторию?
— Не-е, — Панит покачал головой. — Главным образом, это был мой подарок тебе; я хотел показать тебе, что такое гордость.
— Гордость? — потрясение откликнулся Хорт. — Ты рисковал жизнью, чтобы я гордился тобой? Да я всегда тобой гордился! Ты лучший рыбак в Санктуарии!
— Дурак! — взорвался Старик, вскакивая на ноги. — Плевать, что ты думаешь обо мне; главное — что ты сам о себе думаешь!
— Не понимаю, — прошептал сын. — Ты хочешь, чтобы я был рыбаком, как ты?
— Нет, нет, нет! — Старик повернулся и зашагал прочь, потом обернулся и сердито посмотрел на юношу. — Я всегда говорил — не каждому быть рыбаком. Не стал рыбаком — стань хоть кем-нибудь, чем-нибудь, и гордись этим. Не будь перекати-полем. Выбери себе дорогу и иди по ней. У тебя язык хорошо подвешен — стань менестрелем или даже сказителем, как Хаким.
— Хаким? — изумился Хорт. — Да ведь он нищий.
— Он здесь живет. Он хороший сказитель; его богатство — его гордость. Что бы ты ни делал, куда бы ни отправился — храни свою гордость. Будешь порядочным человеком — везде тебе будет дом. Прими, сынок, мой подарок: это всего-навсего совет, но без него ты будешь беднее. — Он бросил золотую монету в песок возле ног Хорта и зашагал прочь.
Хорт подобрал монету и проводил глазами Старика.
— Прошу прощения, молодой господин, — вдоль берега ковылял старый Хаким, бешено размахивая руками. — Это был Старик — тот, кто поймал монстра?
— Да, это он, — ответил Хорт, — только я думаю, сейчас не время разговаривать с ним.
— А вы с ним знакомы? — спросил сказитель, хватая Хорта за руку. — Вы знаете, что здесь произошло? Я заплачу вам пять медяков за рассказ. — Он был нищим, но, судя по всему, не голодал.
— Оставь деньги себе, Хаким, — пробормотал юноша, оглядывая опустевший берег. — Я расскажу тебе эту историю.
— А?
— Да, — Хорт улыбнулся, подкинул монету в воздух, поймал и положил в карман. — Более того, я закажу тебе чашу вина в придачу к истории, но при условии, что ты научишь меня, как ее рассказывать.
Эндрю ОФФУТ
ВИВИСЕКТОР
1
Губернаторский дворец венчал минарет, чей маленький купол напоминал луковку, а похожий на иглу золотой шпиль взмывал вверх, стремясь пронзить небо. Ветер трепал треугольный флажок с девизом Империи Рэнке. Внизу купол был окружен стеной, похожей на разверстую пасть травоядного. Усеянная амбразурами стена не сулила ничего хорошего тем, кто вздумал бы напасть на дворец. В бойницах меж зубцов стены располагались лучники, а в случае нападения всегда были наготове сосуды с кипящим маслом.
Высокая стена надменно и кичливо взирала на местность, выказывая имперское могущество.
Даже если бы кто-то сумел забраться на верхушку располагавшейся через улицу стены зернохранилища, то и тогда он не смог бы зацепить крюк за стену дворца губернатора, столь высоко вздымалась она к небу.
Но что не сделает крюк, доступно стреле.
Однажды ночью, когда луна над Санктуарием напоминала не круглую белую девичью грудь, а крохотный полумесяц, не похожий даже на лезвие косы, в тишине прозвенела тетива. К флажку на шпиле Губернаторского дворца устремилась стрела, за которой, подобно нити, вытканной неутомимым пауком или уносимой ветром гусеничной пряди, тянулся шелковый шнур, столь тонкий, что был почти невидим.
Стрелок промахнулся и ему стоило немалого труда вернуть шнур со стрелой обратно.
Скорее ругаясь, чем вознося небу молитвы, стрелок прицелился снова. Слегка приподняв лук, он поднес его к щеке и аккуратно, почти нежно отпустил тетиву. Стрела, вновь взмыла в небо, вытягивая шелковую нить, серебряную в бледном свете полумесяца.
И впрямь, эта ночь была скорее ответом на проклятья, нежели на мольбы, что было вполне в духе осторожного и внимательного Санктуария, который прозвали «Миромворов».
Пролетев мимо флажка, стрелу повело назад, ибо шнур закончился, и потащил ее вниз. По пути стрела вместе со шнуром обвилась вокруг флажка раз, другой… четвертый. Лучник что было сил тянул шелковую нить, стоившую ему парочки подвесок, сделанных из золота и украшенных аметистом и хризопразом из…. впрочем, какое это имеет значение. Лучник продолжал тянуть за упругую нить, затягивая ее вокруг шпиля со стрелой в качестве крепления.
Вокруг все стихло. Ночную тишь прорезал лишь одинокий стон голубя; никто в Санктуарии не подумал, что этот печальный вскрик может предвещать дождь. Только не здесь и не в это время года. Крепко взявшись за шнур, незнакомец поджал ноги, чтобы проверить прочность шелка. Тонкая упругая нить недвижно и невидимо висела среди едва светлевшего небосвода.
Блеснули в улыбке зубы. Стоявший на вершине зернохранилища прямо напротив дворца лучник выделялся копной волос, которая была чернее ночи, а глаза под густыми бровями едва не сходились над орлиным носом.
Собрав снаряжение, незнакомец поправил одежду, тяжело вздохнул, откашлялся что было сил и подошел к самому краю стены, держась за веревку.
Произнеся что-то подобное молитве, он бросился вниз.