– Прошу, не отвечайте, барон, – с трудом скрыв довольную улыбку, сказал отец Иоахим. – Думаю, мы с вами встретились отнюдь не случайно. Хотим мы того или нет, но нам лучше держаться вместе и быть заодно. Конечно, сейчас трудно сказать, чья задача окажется сложнее – ваша или моя.
В моей душе есть место и тревоге, и неуверенности. И я вовсе не желаю повторить судьбу Конрада Марбургского[7].
– Да, святой отец, – скупо улыбнулся Ойген, – терновый венец прельщает очень немногих.
Лоб инквизитора – высокий, с залысинами – прорезала вертикальная морщинка.
– Остроумие есть большое подспорье в беседе, барон, однако не в каждой. Так вот… Гуситская ересь – это, конечно, важная причина для визита инквизиции, однако епископат имел и более насущный повод, чтобы отправить меня в Шаттенбург. Мы получили весть о том, что близ города случилось событие поистине жуткое: будто бы на игравших в лесу детей напала неведомая тварь. Говорят, кто-то из детей спасся – несомненно, на то была воля Провидения, и его же воля в том, что разрешить это дело должна инквизиция.
Конечно, Иоахим не стал упоминать, что решение о поездке поддержали далеко не все кардиналы, и, если его миссия провалится, всякую память о ней просто сотрут из документов Святого престола. Хорошо бы барон поверил в слова о нападении чудовища. Было оно, это нападение, или нет – значения не имеет, важен лишь успех миссии. А чтобы добиться успеха, надо смотреть дальше всех – и дальше врагов, и дальше союзников. Особенно дальше союзников. Священник сдержал улыбку. Пусть барон считает, что инквизицию привело в город стремление помочь людям. Тогда отцу Иоахиму придется гораздо легче.
– Тварь? – вскинул брови фон Ройц.
– Так сказано в донесении. Но мы избавим горожан от угрозы. И хоть со мной лишь юный послушник да телохранитель, но даже этих малых сил достанет для победы, и люди убедятся в том, что мы им – лучшие защитники. Разве не удивительно, если потомки тех, кто изгонял из этих земель наших скромных служителей два столетия тому назад, теперь сами призовут нас в защитники?
– Поистине удивительно, – ответ прозвучал двусмысленно, и, чтобы убедить инквизитора в своей искренности, Ойген перекрестился. Он уже ждал: сейчас священник попросит поддержки, ведь силы его и впрямь скромны. И не ошибся.
– Сегодня мне важно знать, фрайхерр фон Ройц, окажете ли вы помощь посланникам Святого престола? – истово произнес отец Иоахим, глаза его блестели. – Или в схватке со злом нам придется рассчитывать только на себя?
В борт возка постучали, и барон откинул занавесь с забранного ажурной решеткой узкого оконца:
– Что случилось, Николас?
– Экселенц[8], вы просили предупредить, когда мы поравняемся с границей городских владений, – сообщил министериал[9].
– О, благодарю. Скажи вознице, чтобы остановил.
Когда экипаж замер, барон распахнул дверцу и легко выпрыгнул наружу. Он потянулся, разминая затекшие мышцы, щурясь, поглядел на солнце, хлопнул ладонью по верхушке поросшего мхом милевого камня.
– Святой отец, не желаете выйти?
Инквизитор нехотя высунулся из возка, спустился по лесенке.
– Смотрите, – вытянул руку Ойген.
В ложбине между отрогов гор, одетых в золото и багрянец осеннего леса, лежал небольшой городок. Вокруг простирались опустевшие поля – урожай уже сняли, и только местами на стерне высились копенки соломы. За серым поясом крепостной стены сгрудились дома, среди которых виднелись кубик ратуши и острый шпиль церкви. В ворота вползала цепочка подвод – наверное, купцы прибыли на ярмарку. К прозрачному небу поднимались чуть заметные дымки.
Фон Ройц втянул носом воздух.
– Хлебом пахнет… – сказал он, хотя даже самый чуткий нос вряд ли уловил бы на таком расстоянии запах свежего печева.
– Ну так что вы скажете насчет нашего сотрудничества, барон? – вполголоса спросил инквизитор.
– Отец Иоахим, вы ведь считаете, что наша встреча неслучайна, – Ойген скупо улыбнулся. – Кто я такой, чтобы противиться Провидению?
2
Странно они смотрелись вместе – дворянин и священник, рыцарь короны и инквизитор. Человек, полагавший смыслом своей жизни возвышение империи, и слуга Божий.
«Нет, не Божий, – мысленно поправил себя Николас, – папский слуга. А Риму возвышение империи ни к чему. Даже если она называется Священной Римской».
Врагов своих следует знать, как пальцы собственной руки, так что интерес, проявленный бароном к отцу Иоахиму, не был удивительным. Зато вызывала подозрение улыбка, расплывающаяся сейчас на круглом лице инквизитора, – тот был явно чем-то очень доволен. Неужели они с Хладнокровным Ойгеном пришли к какому-то соглашению? Николас поймал себя на том, что нервно кусает губу: чертова привычка, никак от нее не избавиться!
7
9
В средневековой Европе представитель мелкого рыцарства, владеющий небольшим феодом (т. е. землями, жалуемыми сеньором вассалу за службу) и обязанный военной службой королю либо крупному феодалу.