Миновав несколько мастерских, где делают памятники и венки для могил, я благополучно добралась до маленькой административной постройки, похожей своим видом и размерами на будку сапожника. Она находилась между владениями живых и умерших. Коричневая краска отставала чешуйками, стекла в единственном окне давно помутнели, а кирпичная кладка начала сыпаться, обнажая серые бетонные стыки. Эдакая маленькая хижина сторожа смерти у входа в царство мертвых.
По правую руку указатель с планом, можно подумать, какая-нибудь бестолочь, заблудившись, вспомнит эту схему и выберется к людям. Может кто и способен на такой подвиг, но не я.
Пакет с двумя яркими белыми лилиями несла бережно. Правильно было спрятать их, что никто не провожал меня сочувствующим взглядом.
Когда покупала цветы, девушка-продавщица спросила:
– Вам перевязать лентой «на вечную память»?
– Нет, спасибо, – будничным тоном ответила я. – Домой отнесу в разные вазочки поставлю.
Не люблю показного сочувствия, это ранит не меньше грубости. Ведь на самом деле многим чужое горе глубоко безразлично. Так для чего же ломать эту комедию?..
До сих пор не уверена, что стоило возвращаться сюда одной после похорон, но отступать слишком поздно – уже далеко зашла. Я ничего не знала об этом человеке, но он спас мне жизнь ценой собственной. Мысленно упрекала его за это.
Мне не будет спокойно до тех пор, пока не прощусь с ним. Около часа, а то и больше, искала нужную могилу. Когда, наконец, нашла, на душе сделалось легче. Положила лилии – цветы смерти на свежевскопанную землю. Два белых цветка составляли резкий контраст с сухой почвой. Смешанный с болью покой лился в мое сознание. Мне казалось, я стану свободной от горя и смогу простить себя за все, ведь в его смерти есть и моя вина. Я медленно подняла глаза – посмотреть на фотографию на памятнике.
Цветное фото казалось бы забавным, если бы не черная рамка.
«Выключив» разум, который прокручивал варианты, спасения ага, я поразилась умиротворяющей кладбищенской тишине, нарушаемой редкими криками ворон.
Слова давили на горло, но я молчала. В глазах предательски щипало. Заговорила, неожиданно для себя:
– Я ничего не знала о тебе, чародей. Я пришла к тебе только сейчас. Знаю, что безнадежно опоздала, но лучше поздно, чем никогда. У нас теперь не получится говорить, впрочем, раньше тоже не получалось. Я понимаю, что твоей души тут уже нет, но надеюсь, ты слышишь меня. Не знаю, как ты жил, о чем мечтал, не узнаю никогда. Спасибо, что сохранил мою жизнь – хотя я не просила об этом. Но теперь мне надо как-то жить дальше. Прощай. Спи спокойно.
Слова падали в пустоту, и боль в душе уменьшалась. Почему не идет мелкий холодный дождь, в вышине не летят разорванные облака? Тогда погода была бы отражением моего настроения. Весна все-таки решила вступить в свои законные права: легкий весенний ветер едва касался крон деревьев, а в небе ни облачка.
Я шла в сторону города. Ехать в трясущемся полупустом автобусе, куда через пару остановок обязательно зайдет несколько заядлых дачниц с кошелками не хотелось.
Сегодня до поздней ночи буду бродить по улицам наедине со своими мыслями. Слушать мрачную музыку и идти, идти. Пока не устану до такой степени, что больше не смогу сделать ни шагу. А потом доберусь до дома и усну, упав в глухую, беспросветную, бездонную черноту.
Завтра суббота – буду спать, до обеда и делать, что хочу.
Я не из тех, кто слепо отдается эмоциям, но этот вечер, наполненный безумными мыслями, и день хандры – необходимы, чтобы продолжить жить.
Вчера дядя Толя принес мне маленький сверток размером со спичечную коробку и сказал: «Вот возьми. Никогда не понимал, зачем вам девочкам такие игрушки. Но нужны же они зачем-то…»