— Зайди в печатню, разбуди стражу и отправь домой. Да, и дай подмастерьям по звонду за работу.
Он подождал, пока Атран скроется в дверях дома, и, поймав писца за ухо, притянул к себе.
— Что у них с Калецией? — спросил сенатор, кивнув в сторону дверей.
— У них… — загримасничал от боли писец, в то же время пытаясь усмехнуться. — Хи-хи…
Крон оттолкнул от себя писца. Слушать дальше не было необходимости. По ухмылке писца все было ясно.
— На сегодня ты свободен, — объявил сенатор. Писец, поминутно кланяясь и благодаря, исчез
со двора. И тут же из дверей печатни стали выскакивать заспанные стражники, на ходу застегивая доспехи и приветствуя сенатора. Крон пересчитал их взглядом, затем махнул рукой, отсылая домой. Когда дверь на улицу захлопнулась за последним стражником, он расслабленно опустился на ступеньки.
— Садись, — предложил он Гирону.
Мастер молча сел рядом.
— Мне бы не хотелось, чтобы мое хорошее отношение к тебе изменилось, — просто сказал Крон и положил руку на колено Гирона. — Но в последнее время я не узнаю тебя. Раньше у тебя не было ничего, кроме рваной туники и массы идей в голове. Я дал тебе звонды, и половину своих идей ты смог воплотить в жизнь — подарил Пату производство бумаги, печатный текст… Но это и все. Обилие звондов притупило твои мысли, ты перестал работать головой, а теперь не хочешь и руками. Ты увлекся женщинами и вином — у тебя сейчас все есть. Нет только идей в голове.
Сенатор встал и отряхнул тогу.
— Мой тебе совет на прощанье — работай. Мне будет искренне жаль, если твоя светлая голова, способная столько дать для усиления могущества и расцвета Пата, сгинет в кабаках в окружении низкосортных гетер. Поэтому, ради нашей дружбы и уважения к тебе, я сделаю все, чтобы этого не случилось. Вплоть до того, что оставлю на тебе одну рваную тунику.
Крон повернулся и пошел прочь. У самых дверей он остановился и поднял в прощальном приветствии руку:
— Я дал твоей голове пищу. Работай!
К зданию Сената Крон подошел как раз в то время, когда жрец-прорицатель начал жертвоприношения. Меж колоннами в ожидании начала заседения небольшими группками стояли сенаторы и парламентарии. Внизу, перед ступенями в Сенат, расположились телохранители и рабы. Крон отстегнул короткий меч, передал Атрану и, оставив его в толпе, сам поднялся по ступеням.
«Немногие же явились в Сенат после празднества», — отметил Крон про себя. Впрочем, ничего серьезного сегодня не предвиделось. Консул должен был подвести итоги Севрской кампании, а казначей Сената отчитаться о расходах на триумф Тагулы.
Господа сенаторы и парламентарии обсуждали прошедшие праздники. Крон медленно шествовал между группами, отвечая на приветствия знакомых и разыскивая глазами Артодата. Политических разговоров никто не вел, искусства тоже не касались. Говорили в основном о том, кто, как, где и с кем провел праздники, у кого чем угощали, кто сколько выпил, о женщинах, ристалищах, лошадях. Грубые шутки, претенциозно именовавшиеся здесь подвигами, наподобие таких, как украсть одежды у купающихся в термах и устроить из них погребальный костер, привязать дико орущего овцекозла на самый верх триумфальной стелы, прыгать по деревьям и крышам, вдребезги разбивая черепицу, свои и чужие головы, — считались здесь в порядке вещей, и в них принимали участие люди всех возрастов и положений, начиная с простолюдинов, граждан первого поколения, не имеющих прав голоса, и заканчивая высокопоставленными аристократами, чьи родословные корнями своих генеалогических древ уходили к основателям Пата. Временами то из одной группы, то из другой доносился взрыв дружного смеха — политические противники с юмором обсуждали свои и чужие промахи во время «подвигов». Трудно было поверить, что эти добродушные, веселые люди, беззлобно подтрунивающие друг над другом, в Сенате превращались в заклятых врагов и, тыча друг в друга указующими перстами, выливали на головы соперников ушаты словесных помоев. Иногда дело доходило даже до побоищ седалищными подушками и кулачных потасовок между группировками приверженцев — оружие сдавалось у входа в Сенат, — но за стены Сената дрязги и распри старались не выносить, сохраняя у рядовых граждан хотя бы видимость единства республиканского правительства. Что, впрочем, не исключало устранения при помощи яда или кинжала особо неугодных, маскируемого под разбойничье нападение или гурманское пристрастие к грибам и крабо-устрицам, среди которых попадались ядовитые.
Артодата Крон нашел в группе сенаторов, окруживших заику Бурстия и весело пародирующих его заздравную речь на пирушке в доме Краста. Крон вставил пару остроумных фраз в разговор, а затем, мягко взяв Артодата под руку, неторопливо отвел его в сторону.
— Не делайте постного лица, друг мой Палий, — проговорил Крон, — это портит вашу аристократическую внешность. Что нового вы мне сообщите?
Однако Артодат явно не владел качеством, весьма необходимым сенатору наряду с деньгами и твердыми политическими убеждениями, чтобы иметь положение в Сенате: улыбку из себя он еще выдавил, но глаза по-прежнему продолжали насторожено бегать.
— У меня для вас неприятные новости, Гелюций, — сказал Артодат и сглотнул слюну. — Зачем вам понадобилась статья о событиях в Паралузии? Разоблачением корыстолюбивых намерений посадника Люта Конты вы разворошили осиное гнездо Кикены и его приспешников. Мягко говоря, вы поступили несколько опрометчиво, рискнув написать подобное до окончания инцидента. Я бы не хотел сегодня сидеть на вашей подушке в Сенате.
— Спасибо. Я не нуждаюсь в советах, — надменно проговорил Крон. — Что еще?
Лицо Артодата вытянулось, взгляд застыл.
— Консул увеличил регламент. Третьим вопросом добавлен проект скрижали о мерах веса, объема, расстояний и времени.
Крон рассмеялся.
— Если вы думаете, что это плохая новость, то ошибаетесь. Палий, вы же знаете, что я целиком и полностью поддерживаю это предложение. Давно пора. Или, быть может, у вас есть сведения, что его забаллотируют?
— Нет. Кикена тоже заинтересован в принятии скрижали.
— Так в чем же дело? — Крон заломил бровь. — И улыбайтесь, что вы смотрите на меня, как бастурнак. На нас уже обращают внимание.
— Сейчас и у вас, Гелюций, пропадет желание улыбаться, — пробормотал Артодат. — Утверждение скрижали послужит поводом для нападок на «Сенатский вестник». Сейк Аппон обвинит вас в субъективистских взглядах на политические акции Сената, которые вы распространяете среди граждан Пата, подрывая тем самым авторитет властей. И в заключение потребует запрещения издания «Сенатского вестника». Конечно, они прекрасно понимают, что голосование еще неизвестно в чью пользу закончится, поэтому консул, вроде бы для умиротворения бушующих страстей, найдет такое решение вопроса чересчур жестким и предложит передать издание «Сенатского вестника» в ведение Сената.
«То есть в свои руки, — подумал Крон. — Ловок Кикена! И «Сенатский вестник» заполучить, и заслужить славу миротворца…»
— Да? — Он вдруг весело рассмеялся. — Прекрасный анекдот, прекрасный!
Крон кивнул двум парламентариям, проходившим мимо, и лишь когда они отошли на достаточное расстояние, спросил:
— И вы, конечно, подготовили достойный ответ?
— Да, Гелюций. Нас хоть и мало, но…
Крон предостерегающе поднял руку.
— Никаких действий не предпринимать. Я отдам им «Вестник». Но!.. — Он многозначительно поднял палец. — По окончании моей речи вы… Впрочем, нет. У Ясета Бурха это получится лучше. Пусть он предложит меня куратором «Сенатского вестника». Все?
Артодат растерянно кивнул.
— Идите и успейте предупредить Бурха раньше, чем жрец разрешит заседание.
Крон снова рассмеялся и сильно хлопнул Артодата по плечу.
— Что мне в вас особенно нравится, друг мой Палий, — громко сказал он, — так это умение рассказывать анекдоты. Вы сами никогда не смеетесь!
Речь Кикены выглядела унылой и скучной, впрочем, как и все хвалебные торжественные речи. Сенаторы откровенно зевали, шепотом переговаривались. Наверное, только один Тагула, сидя на почетном месте, слушал с вниманием, ерзая по каменной скамье при каждом упоминании его заслуг перед Патом. А так как свою речь Кикена целиком и полностью посвятил ему, то ерзал он постоянно. Впрочем, Артодат шепнул на ухо Крону другую причину непоседливости дважды императора. Тагула забыл взять подушку и теперь боялся застудить седалище.