Линии сплетались подобно ячейкам сот, или, скорее, тканям кости. У нее же зал позаимствовал основной цвет – бело-желтый, мягкий и элегантный. Никакого пошлого декора, чистота и функциональность. На общем фоне выделялись ряды серо-голубых сидений.
Зал освещали тысячи точечных ламп. Прожекторы ждали положенного часа в незаметных нишах – когда начнется действо, они зальют сцену светом, превратят ее в волшебное место, единственное реальное в мире полутьмы и неясности.
Одна-единственная ложа завершала структуру, будто замковый камень, место сложения векторов, огонь на вершине маяка, острие спиральной раковины. Ее владелец слышал самые чистые звуки, видел лица, мог, будто дирижер, повелевать этим залом.
Но он был скромен, и лишь сдержанно улыбался, рассматривая свое королевство.
Свет медленно угас, разговоры, и без того негромкие, стихли. Освещенным оставался только небольшой круг в самом центре сцены, едва вмещающий массивный черный рояль с поднятой крышкой.
Одновременно с этим дверь за спиной Мирха приоткрылась. Прищурившись, он поднял ладонь, предостерегая гостя от возможного разговора.
Не сейчас.
Ликсирэ появилась в круге света абсолютно бесшумно, будто дух, а не живая женщина. Длинное черное платье без рукавов плотно охватывало грудь и талию, позволяя оценить красоту черт невысокой изменяющей. Ниже бедер подол спадал тяжелыми складками до самого пола.
Она остановилась у рояля, коснулась боковины. Внимательно посмотрела в затаивший дыхание зал, будто могла видеть во тьме. Мирх вздрогнул, когда Ликсирэ подняла глаза, точно встретившись с ним взглядом.
Поправив каштановый локон, она неторопливо обошла инструмент и, придерживая подол, опустилась на сидение. Самыми кончиками пальцев тронула клавиши, пробежалась по ним беззвучно.
Ликсирэ опустила ресницы. Тонкие руки замерли над клавиатурой, выжидая, и вместе с ней в томительном ожидании замерли слушатели, не решаясь даже шевельнуться.
Тишину разбил звук, низкий, тугой и тягучий, будто не рояль его издал, а виолончель застонала под смычком. Он длился несколько долгих секунд, а потом ему на смену пришла череда других, тревожных, сумбурных. Они слились, как бушующее море, как чье-то мучение и страх, но сквозь них уже пробирались ноты надежды. Сначала слабые, неуверенные, они становились сильнее, перебарывали прежнюю мелодию, навязывали ей собственное звучание и, в итоге, окончательно растворили.
– «Рождение», – прошептал Мирх и откинулся на спинку дивана.
Он ненадолго позволил себе расслабиться. Погрузился в сладкие волны, отдающие пульсацией в каждой клеточке тела. И сам не заметил, в какой момент напряженно выпрямился, сцепил руки изо всех сил, пытаясь противостоять хаотическому началу. И не смог, уступил сокрушительной силе, покорился ее власти. А потом она сама его отпустила, дала небольшую передышку для того, чтобы вскоре вновь схватить за горло.
Чужая жизнь, подчиняясь Ликсирэ, превращалась в память. Мирх сам проживал эти годы за короткие минуты, он родился, вырос и покинул дом, он сполна расплатился за наивность и веру в людей, он любил и был любим, предавал и был прощен. Он отчаянно боялся, но не отступал, он учился чести, долгу и справедливости. Он находил в себе силы встать тогда, когда любое движение теряло смысл, и помогал подняться другим. Он смеялся и плакал, искренне, ярко и чисто, отдавая себя беспощадному миру.
– Боги, что же она делает, – прошептал Мирх, не открывая глаз. – Я бы подарил ей этот рояль, да он и так ей принадлежит. Единственный, кто ее достоин. Идеальная пара.
Мелодия ускорилась, взлетела – и рассыпалась коротким, нервным стаккато, оборвалась на тонкой звенящей ноте в момент наибольшего напряжения. Мирх схватил ртом воздух.
Да, только так все и могло прерваться. Не завершиться, нет! Лишь оборваться, трагически и внезапно. Оставить вопросы, сомнения… и возможность самому осознать, кем он мог стать – и больше не станет.
Первые робкие аплодисменты сменились громом оваций. Нахмурившись, он коснулся сенсора, и панели повернулись, приглушая звуки. Затем Мирх нервно выдохнул и взмахнул рукой, приглашая гостя присаживаться. Тот, недвижимо и невозмутимо ожидавший, сделал два широких шага и опустился на диван. Хмыкнув, хозяин ложи подхватил со стеклянного столика заранее приготовленные бокалы.
Этого мужчину он когда-то искренне уважал. Более того – восхищался. Один из тех, кто добился всего благодаря уму и напористости, а не чьей-то протекции или, демоны раздери, сверхсиле. Один из немногих, кто его ни о чем не просил.