В этот момент голос Кевина, зовущий меня, напомнил, что я опаздываю на теннис. Я положила книгу «Исследования по современной литературе» на промокательную бумагу и поспешила к выходу.
II
На обед мы обычно собирались в кухне, которая была одной из приятнейших комнат дома, с залитым солнечными лучами потолком и большим камином. Би поставила горшки с ярко-красной геранью на широкие подоконники и разложила пестрые салфетки на столе. Покончив с едой, Кевин пробормотал: «Я пошел к себе, если никому не нужен» – и вышел. Я уже слышала от него это. Когда он сказал это в первый раз, мне захотелось узнать, чем он занимается в послеобеденные часы. Наверняка он не нуждался во сне. Он выглядел очень хорошо, намного бодрее, чем когда-либо прежде.
Я взяла за правило помогать Би с мытьем посуды. Ее протесты были чисто машинальными, они были еще одной данью установившемуся порядку. Сегодня, однако, она не была, как всегда, разговорчива, и я заметила, что она избегает встречаться со мной взглядом. Я уже собиралась спросить ее, что случилось, когда она быстро проговорила натянутым, неестественным голосом:
– Дело в том, что сегодня днем я хочу сменить комнату.
– Правда? Что-нибудь не в порядке с вашей?
– Вы знаете, что она соседствует с комнатой Кевина?
– Да, знаю.
– У нас общий балкон.
– Да.
– В эти теплые ночи я оставляю французские двери открытыми.
– Я думаю, что вы правильно делаете, – сказала я с удивлением. – Что случилось? Кевин храпит?
Лицо Би было наполовину повернуто от меня в сторону чашки, которую она мыла и которой уделяла неестественно много внимания. Я заметила волну слабого нездорового румянца, двигающуюся от ее шеи к щеке. Обычно она краснела легко и мило, но это не было похоже на ее розовый прелестный румянец. Она явно чувствовала себя неловко и тревожно. Она полностью отвернулась от меня и стала говорить быстро и монотонно:
– Я не осуждаю вас. Вы оба взрослые. Это целиком ваше дело. Я стараюсь быть тактичной. Кевин для меня как сын. Он вырос на моих глазах, и большинство матерей не хотело бы услышать, что...
Я должна была понять, к чему она клонит, гораздо раньше. Но ее мысли были так далеки от того, чем была занята моя голова, что я постигала ее очень медленно. Я начала хохотать, но затем поспешно обуздала себя: Би было не до смеха.
– Би, поверьте мне, я и Кевин не... – Я не воспользовалась первым же глаголом, который пришел мне в голову, и попыталась найти эвфемизм, чтобы не усиливать смущение Би. – Мы не спим вместе. Вы знаете, я без колебаний призналась бы в этом, если бы это было так.
– Нет, конечно, – голос Би стал более естественным и с оттенком юмора. Она повернулась. Сердитый румянец пошел на убыль, но щеки были еще красноватыми. – Поверьте, мне стыдно думать...
Она говорила таким тоном, словно ошибочно обвинила меня в убийстве или в хищении сбережений убогой старой леди. Мне пришлось напомнить себе, что для ее поколения подобные обвинения почти равноценны. И действительно, с нашей стороны было бы необдуманно, зная взгляды Би, заниматься нашими делами так близко к ней, когда в доме оставалась дюжина незанятых комнат и акры площадей. Я представила себе занятия любовью на бильярдном столе, или на коврике в библиотеке, или под навесом, где хранились горшки, и не смогла снова не расхохотаться.
– Забудем об этом, – сказала я великодушно. – Единственная вещь, которая меня удивляет, – как вы могли подумать, что у нас с Кевином такого рода отношения. Даже у нашего распущенного поколения сексуальная активность предполагает определенную степень эмоционального влечения. Кевин же относится ко мне как к сестре.
В глазах Би все еще не исчезло волнение.
– Я думала об этом, Энн. Я была разочарована, потому что я начала надеяться, что вы... Но это действительно не мое дело.
– Я могу уверить вас, что, если мы решим... жить более дружественно, мы будем делать это в уединении, – сказала я. – Вам нет нужды менять комнату.
– Вы не поняли меня. – Следующая волна краски залила ее лицо. – Я слышу все и ничего не могу поделать с этим. Энн, если это не вы, то кто?
Ее слова ударили меня, подобно пощечине, особенно слово «кто». Говоря об услышанных ею звуках, она не употребила слово «что». Совершенно обдуманно она выбрала личное местоимение.
В моем мозгу пронеслось множество предположений. Но ни одно из них не имело смысла, поскольку я не располагала достаточной информацией. Я хотела попросить Би описать то, что она слышала, но быстро отбросила эту затею. Ее язык никогда не смог бы подобрать правильные слова. Не могла я также быть уверенной, что описание будет точным. Откуда я могла знать, какого рода неврозы и сексуальные предрассудки будоражат подсознание Би?