Я откашлялась.
– То, что мы имеем, является грубой канвой основных событий в доме с 1485 года и до настоящего времени. Архитектурные доработки, модернизации, изменения во внешнем облике имения плюс несколько фактов из жизни его владельцев, таких, как Роберт Ромер, участвовавший в хорошо известных исторических событиях. Я не вижу здесь дневников или других семейных документов, за исключением этой книги о Мандевиллях, которая, как сказал Кевин, не дает много информации.
Би как раз работала над этими поздними материалами. Она согласно кивнула.
– Автора интересовало, насколько знатными и заслуженными были его предки. Они тихо умерли в кроватях после образцово прожитой жизни или пали смертью храбрых за Англию и короля. Упомянуты один или два случая, но детали не приведены. Неужели дом действительно такой древний, Энн? Мои материалы описывают события начиная с 1700 года.
– Я разбила их хронологически, – объяснила я. – Роджеру достались ранние времена. Его записи начинаются с 1485 года. Является ли эта дата исторически примечательной, Роджер?
– Чему вас учили в школе? Босвортское поле, Ричард III убит в сражении, династия пала, конец войны Алой и Белой розы, начало династии Тюдоров...
– О, да.
– Дом еще старше, – сказал Роджер. – Возможно, это был укрепленный замок с наполненным водой рвом и подъемным мостом. В те времена они нуждались в такой защите. Династические перевороты происходили каждые несколько лет с баталиями, осадами, кровью. Люди меняли одежду, прежде чем успевали сносить ее. Семья, которая владела домом в те времена, называлась Ловелл. Возможно, что они имели отношение к лорду Ловеллу, приспешнику Ричарда III. Наш Ловелл, Георг, участвовал в Босвортской битве на стороне Ричарда. Он был убит, «сражаясь с доблестью, достойной лучшего применения», согласно оценке победителей. Имение и земли были дарованы Джону Ромеру, который случайно оказался в стане победителей.
– Вот откуда появились Ромеры, – добавила я. – Замок находился в их владении менее ста лет. Когда Роберт лишился жизни, не говоря уже о кишках и других жизненно важных органах, во владение вступили Уиксы. Они «жили в доме до 1708 года, пока он не был куплен Левендорпами. Затем пришли Мандевилли, затем Рудольф, затем родители Кевина. Совсем немного владельцев.
– Не больше, чем можно было предположить, – уточнил Роджер, – учитывая возраст дома и продолжительность жизни человека. Ничего уникального в доме не сохранилось. В Англии сотни столь же величественных домов...
– Наверняка, не таких старых, – сказала Би, с таким же рвением защищая дом, как и Кевин.
– Не все из них, конечно. Но есть дома в возрасте четырех или пяти веков.
– И за это время владельцы всех очень старых домов должны были испытать насильственную смерть, – настаивала Би. – Мы уже узнали о некоторых. Роберт Ромер, Ловелл, убитый в Босворте, двое сыновей Мандевилля во время первой мировой войны...
– Даже если допустить, что ваша наивная мысль правильна, вы встали на ложный путь, – сказал Роджер. – Мы ищем женщину.
– Вы сказали, что дом построен раньше 1485 года, – начала я. – Насколько раньше?
Роджер пристально посмотрел на меня:
– У вас есть какие-то соображения? Не скромничайте.
– Я не скромничаю. Я только сейчас вспомнила. Тот портрет в комнате Кевина. Костюм средневековый, но стиль...
– Правильно! – с воодушевлением воскликнула Би. – Это женский портрет. Женщины с длинными светлыми волосами.
– Но это не того периода времени, – упрямо твердила я.
Роджер стукнул кулаком по столу.
– О чем вы говорите, что вы утаиваете от меня?
– Я не думаю, что в этом есть какой-то смысл. Ошибочно…
– Период. Я понял, – согласился покорно Роджер. – Я не буду спрашивать, что скрывается за вашими двусмысленными оценками. Я посмотрю его сам. Давайте оставим все эти материалы там, где их нашли. Я позабочусь об этих записях.
Мы вернули книги в начальное беспорядочное состояние и заперли дверь. Би набросала для Кевина какую-то записку, где объясняла, что Роджер переночует у нас. Затем мы пошли наверх, сопровождаемые двумя котами и одной из собак. Белла осталась в библиотеке в ожидании Кевина. Она была любезна с каждым из нас, но предпочитала его.
Вначале мы пошли в комнату Кевина показать Роджеру портрет. Изучив его, он покачал головой:
– Какая мазня! Я вижу, что вы имели в виду, когда говорили, что это не тот период, Энн. Костюм средневековый, но стиль позднего викторианского периода или времен Эдуарда.
– Костюм неправильный, – добавила Би. – Это смешение стилей. Такой не носили ни в одну эпоху. Платье и накидка начала четырнадцатого века, а головной убор королевы Марии Шотландской. Он не подходит к ее длинным распущенным волосам.
– Я не знала, что вы знаток истории одежды! – сказала я восхищенно.
– Это одно из моих хобби. Портрет, может быть, и не слишком хорош, но тем не менее эта молодая женщина со светлыми волосами...
– Ба! – охнул Роджер. – Никто, в ком сохранилось хоть немного хорошего вкуса, не будет восхищаться этим недоразумением. Еще меньше шансов увлечься девушкой, изображенной здесь.
– Но он перенес ее, – твердила я. – Он принес ее сюда. Когда я приехала, она висела в каком-то другом месте, в одной из спален.
Роджер отвернулся, пожав плечами.
– Я не вижу никакой связи. Где это дитя пропадает? Время быть дома.
– Он может появиться нескоро, если Дебби добилась желаемого успеха, – сказала я. – Вам предстоит долгое скучное ожидание, Роджер. Где вы собираетесь спрятаться?
– В той же нише, что использована вами. Теперь, когда убрали статую, это место подходит еще лучше. Здесь прекрасная позиция, скрытая растениями. Подойдите, и посмотрите.
Технические новшества и машины – наши современные религиозные символы. Наблюдая за каким-нибудь щелканьем, тиканьем или вращением, мы испытываем такое же чувство защищенности, какое испытывал средневековый крестьянин, прикасаясь к реликвии, надеясь, что таким образом обуздает неведомые ему силы. На меня произвела впечатление техника Роджера, включающая в себя знакомые мне предметы, а также множество деталей, прежде мною не виденных. У него был дорогой японский фотоаппарат, небольших размеров, очень эффективный.
– Инфракрасная пленка, – гордо пояснил Роджер. – Он снимает кадры каждую секунду автоматически. Это... – сказал он, показывая прямоугольный черный ящик со многими кнопками и датчиками, – измеряет и записывает изменения температуры. Мне придется подождать, пока Кевин ляжет спать, прежде чем установить это, а то он может заметить. Так же как и черную нить, присоединенную к этим приборам. К стене они прикрепляются с помощью присосок.
– Значит, вы думаете, что физическая сила материализована и может задеть нить, – пренебрежительно заметила Би.
– Мы не можем исключать возможность человеческих фокусов, – ответил Роджер. – Подождите... – поспешил добавить он, видя, как губы Би сложились, чтобы выразить протест, – я не обвиняю Кевина. Но ученый не должен опираться на эмоции. Если что-либо осязаемое коснется нити, оно будет сфотографировано. Если маршрут его пройдет мимо нити, я сниму его другим фотоаппаратом. Существуют более изощренные приборы, но у меня их нет, и нет времени брать их напрокат. Можно начать с таких.
– Что мы должны делать? – спросила я.
Би хранила молчание. Ее нижняя губа была непокорно выпячена.
Роджер выглядел удивленным.
– Вы пойдете спать, конечно. Ничего не случится. Я не собираюсь нападать на объект. Только сфотографирую его.
Я схватила Табиду, который успел уже пару раз ударить лапой по висящей нити, и мы с Би разошлись по своим комнатам. Я улеглась на кровать с Табидой и Агатой. Я не предполагала, что смогу уснуть, и не могла решить, можно ли надеяться, что что-нибудь случится.
Я оставила свою дверь отворенной. Тишина поздней ночи была такой глубокой, что я слышала, как Кевин вернулся домой – вначале грохот цепей и засовов, когда он запирал за собой двери, затем скрип одной из ступеней. После этого тишина восстановилась. Я взглянула на часы, стоящие на прикроватном столике: был час ночи. Роджер, должно быть, ходил на цыпочках, натягивая нити и монтируя фотоаппарат.