— Хорошо. А как отнеслись парижане к вашему заявлению, что совместный документ можно принять лишь без обязывающих формальных подписей? Не сильно обижались?
— А смысл, если на этом же настаивал и граф Бальфур? Кроме того, ведь и у договора Сердечного согласия самая важная часть никогда не будет оглашена в виде официального документа. Как говорится, когда в воздухе начинает пахнуть военной грозой, наступает эпоха больших джентльменских соглашений, — сдержанно улыбнулся военный министр, — мы тут лишь следуем в русле последних веяний времени, господин президент.
— Ну, что же, друзья мои. После определенных размышлений, должен вам сказать, что с того самого момента, когда все вы, собравшиеся в замке Во, одобрили данный меморандум, мир изменился. И изменился окончательно и бесповоротно. Европейцы не только признали, что Америка — бесспорный гегемон в западном полушарии. Они признали, что отныне без Америки уже не в силах разрешать и свои собственные проблемы. И пусть за это мы должны благодарить в первую очередь германского кайзера, все случилось так, как случилось. И даже несколько раньше, чем я вам предсказывал.
Что же до наших отношений с Россией, то пока ни в коем случае не следует давать славянам понять, что Звезды и Полосы однозначно определились со своей стороной баррикад на случай большой войны. Что там будет в будущем — это мы еще посмотрим. Но последние предложения царя Николая требуют к себе очень серьезного отношения.
Если нам удастся плотно влезть в их экономику, а наши воротилы будут в полном восторге от такой перспективы, кстати, — то вполне возможно, что и без жесткого противостояния мы сможем удержать царя от необдуманного сближения с немцами. Как говорится, доброе слово и Кольт намного более убедительны, чем одно лишь доброе слово. А доброе слово, Кольт и пачка долларов — вообще способны творить чудеса, не так ли, парни? — улыбнулся Рузвельт, с явным удовольствием внимая одобрительным смешкам окружающих, — Да и Германия, осознав, что находится в реальном окружении, скорее всего, смирит свой пыл и сократит морскую программу. Тем более, что пыл-то этот во многом — предмет мании величия одного человека.
А с ним мы еще поговорим…
Глава 4
Дела столичные
Невысокая, изящная и хрупкая на вид, в прошлом датская принцесса Дагмар из рода Глюксбургов, а нынче всероссийская Государыня вдовствующая Императрица Мария Федоровна, была не только удивительно хороша собой, обаятельна и умна. Она еще и отличалась отменным физическим здоровьем, на которое не смогли дурно повлиять ни роды семерых ее детей, ни чахоточный климат Северной Пальмиры.
Конечно, к началу нового 20-го столетия годы начали брать свое. В кругу знакомых Императрицы появились известные косметологи, а продукция от Буржуа, Ралле и Брокара даже в поездках сопровождала Марию Федоровну в двух увесистых кофрах. Морщины у глаз, уголков рта и бесившее ее пигментное пятно на левой скуле тщательно прятались под слой «штукатурки» из грим-пудры, а все официальные фотографы перед отправкой в тираж плодов их трудов с запечатленным ликом Ее величества, обязаны были сии свои шедевры согласовывать с гофмейстером двора.
Но в сравнении с целой кучей приобретенных хроник и наследственных недугов, терзавших многих Романовых, эти проблемки представлялись сущей безделицей. К сожалению, того же нельзя было сказать сейчас о душевном комфорте и спокойствии Императрицы, при том, что Мария Федоровна, обладая железной волей и поражающей современников внутренней стойкостью, раз за разом преодолевала тяжкие удары судьбы, сыпавшиеся на нее с завидной периодичностью, будто из Рога изобилия.
Смерть за три месяца до свадьбы первого жениха — Цесаревича Николая. Гибель его отца от бомбы террориста. Смерть во младенчестве второго сына. Мучительная кончина любимого супруга — ее «милого Саши». Женитьба наперекор воли матери первенца и престолонаследника Ники на Алисе Гессенской, ненавистной для Марии Федоровны «по определению», как все германцы, что во многом предопределило и ее отказ от присяги на верность собственному отпрыску — новому Государю. Смерть матери, датской королевы, а вслед за ней — обожаемого сына Георгия, «сгоревшего» от туберкулеза…
Казалось бы, чего уж больше!? Однако, истекший год щедро вывалил на ее хрупкие плечи ворох новых бед и душевных страданий. Радость от рождения долгожданного внука Цесаревича Алексея разлетелась вдребезги с известием о страшной болезни мальчика, гемофилии, что лишь добавивило гнева по отношению к супруге Николая. Изгнание несчастного Витте, с которым Мария Федоровна связывала все надежды на внутреннюю стабильность державы, и милого Ламсдорфа, который регулярно посвящал ее в секреты дипломатической кухни. Безумные зверства сорвавшегося, словно пес с цепи, Николаши в дорогой ее сердцу Финляндии, по сравнению с которыми былое пошлое, солдафонское русификаторство Бобрикова походило на деяния ангела во плоти.