По мере того, как генерал Трепов пробегал глазами лежащий перед ним документ, на его лице, в принципе не способном скрывать эмоций, последовательно отразилась целая гамма чувств. Сначала удивление. Затем недоверие, по ходу дальнейшего ознакомления с текстом, постепенно переходящее в заинтересованность. И, наконец, на заключительных строчках, ошарашенность, в смысле «Что это было?» от Михалыча. Кто посмотрел фильм «Особенности национальной охоты» с незабвенным Булдаковым, тот поймет.
Зубатов, великолепный физиономист, к тому же давно изучивший цельную, прямую натуру генерала, прекрасно понимал душевное состояние московского гостя. Но при всей своей проницательности, по выражению лица Дмитрия Федоровича он так и не сумел прочуствовать главного: ответа генерала на вопрос, поставленный Императором в конце письма. А от него зависело многое, от этого ответа. Как удивительно точно и лаконично подметил однажды Василий Балк: «кадры решают все…»
Пару раз перечитав последний абзац, Трепов со вздохом откинулся на спинку стула, негромко процедив в пышные усы: «Наши жены, пушки заряжены. Знатный камуфлетец, знатный…» Джунковский, справившись с чтением трех машинописных страничек раньше генерала, хранил молчание, явно не желая ставить свое мнение «поперед паровоза». При этом лицо адъютанта Великого князя Сергя не выражало особых эмоций, и только взгляд, деланно равнодушно перебегавший с одного предмета на столе на другой, выдавал его волнение и внутреннюю напряженность.
«Далеко пойдет полковник, мало кто был бы способен столь философски принять свое назначение фактическим градоначальником Первопрестольной, — отметил про себя Зубатов самообладание Джунковского, — Разве не ясно, что его „вице“ при князе Феликсе Юсупове означает всю полноту власти и ответственности. Блестящий кавалергард и муж красавицы Зинаиды звезд с неба не хватал, в смысле организаторских талантов.
Надеюсь, при Владимире Федоровиче „на московском хозяйстве“, проблем у нас не должно возникнуть. Я никогда не забуду, как он, единственный из окружения Великого князя, инкогнито появился на вокзале, чтобы высказать слова поддержки и участия в тот день, когда стараниями Плеве меня, как поднадзорного, этапировали во Владимир.
Кстати, интересно, почему сам Юсупов явочным порядком не приехал с Треповым? Неужто испугался? Вряд-ли. Скорее тут одно из двух: или умная и расчетливая женушка не отпустила, или он отправился провожать Сергея Александровича с супругой до самого Дармштадта. Тогда почему мне о заграничном вояже князя не доложили? Такая поездка вероятна, ведь Государь почему-то не включил князя Феликса в список персон для нашего нынешнего совещания, хотя это было бы уместно. Возможно, Зинаида Николаевна дала знать о его отлучке подруге — Императрице?»
В своих предположениях Зубатов был прав ровно на пятьдесят процентов. Княгиня Юсупова действительно телеграфировала Александре Федоровне относительно супруга. Вот только не о его выезде в Германию вместе с Великим князем, а о внезапной болезни.
Фолликулярная ангина за два месяца перебрала почти всех в их семействе. Сначала в Питере хворь подхватил и тяжко переболел старший сын, от него заразу получила она, а от нее супруг. Поэтому в настоящее время будущий генерал-губернатор Москвы валялся в постели с температурой под 39 градусов, употребляя микстуры и полоща горло горькими настойками. Правда, антибиотики Банщикова, слава Богу, ему не понадобились: папаша кавалерист оказался покрепче сына интеллектуала в плане здоровья.
— Я не первый год на царской службе. Повидал разных циркулярных писем на своем веку. Но этот документ за подписью Его величества, господа, это… это в ряду их явление совершенно особенное. Понимаю, чего от меня ждете. Только прежде позвольте и мне вам несколько вопросов задать, — Нахмурившись, что придало его волевому лицу выражение суровой решимости, Трепов воззрился на Зубатова, — Я немножко разумею, как подобные документы рождаются. Но в данном случае решительно не могу взять в толк, кто именно подготовил ЭТО для Государя. Только ради Бога не убеждайте меня, что он сам! В конце концов, мне и свою личную переписку с Зимним, в определенной части, конечно, Сергей Александрович поверял…
Петр Николаевич, ну-ка признавайся, дорогой: твоя работа?
— И почел бы за честь, любезный Дмитрий Федорович, только увы: как тебя столбняк хватил, когда первый раз черновик читал, — с ехидцей в голосе усмехнулся Дурново, — Так, была парочка мыслишек вдогонку, не более того. Ищи дальше.