Вот еще один „черный шар“ в наш ящичек прикатился. Далеко не первый, кстати. Паршиво. Не зря Василий на полном серьезе посоветовал мне заносить в поминальник все этапы накопления „критической массы“ августейшего недовольства. Жаль, нет среди нас Харитона с Зельдовичем, чтобы ее подсчитать и определить день и час, когда шарахнет! В нашей истории умницу Дурново он уконтропупил через год. Но, с другой стороны, Витте протерпел целых семь лет, как и Столыпина. Значит, мы имеем основания надееться, что время на эксперименты шайки дилетантов над матушкой Россией еще есть. Да-с…
Жаль, юмор получился какой-то не шибко веселый…»
В отличие от Вадима, Ольга Александровна смотрела на все восторженные охи-ахи вокруг грядущего венчания Верочки и Василия по-иному, чем ее озабоченый проблемами высшего порядка возлюбленный. Ей просто было больно. Очень. При этом сжигавшая ее душевная мука налагалась на изматывающую физическую. «Второй день», однако…
От зрелища всеобщей радости по поводу счастья невесты Балка, душа ее буквально рвалась на части. Жизнь с любимым человеком, но во грехе, для нее, искренне верующей и воцерковленной, становилась вечной ложкой дегтя в бочке с медом. Но брат упрямо отказывал ей в праве на честное перед Богом и людьми семейное счастье.
Не Государь Император. Не Закон. Не обычаи царственных Домов. А конкретно он — любимый и любящий, добрый и чуткий, понимающий и дорожащий ею, старший брат!
Ольга трижды подкатывала к нему с зондажом на скользкую тему. Сначала Николай свернул все в шутку, типа, «вот заслужит Банщиков титул, сестренка, тогда и поговорим». Но затем определил свою позицию спокойно, жестко и без обиняков: «Я морганатических выходок никому в семье дозволять не намерен. Во всем остальном вам не мешаю и камня в тебя никогда не брошу. Если же попытается кто-то вас порочить, крепко пожалеет. Но перед Богом каждому свой ответ держать предстоит. Не обессудь…»
Коллизия начинала выглядеть неразрешимой.
А кому больше всего достается, когда в смятении душа женщины не находит выхода из мучающей ее ситуации? Как правило, самому ближнему. Или себе самой, если хватает сил таить беду от всех за семью печатями. Но в таком случае, будьте любезны: вот Вам и лезущие клочьями волосы на гребне, и постоянное нездоровье по поводу и без оного. А за одно, вот Вам и то самое, неизбежное: «сегодня не хочу, не могу, у меня голова болит…»
К чести Вадима, надо сказать, что бесчувственным чурбаном он не был. Его любовь и тактичность неплохо снимали симптомы душевного беспокойства Ольги, но уврачевать окончательно, увы, не могли. Благо, что после ее очередного приступа мелонхолии и слез украдкой, мать-природа брала верх, и в постели пара «отрывалась» за все неприятности сразу. И, как это обычно случается, за страстным слиянием тел следовал релакс гармонии и чувственного слияния душ: счастливая болтовня обо всем и ни о чем, откровенность «до донца» и громадье совместных планов «на жизнь райскую, не считая дачи и машины».
Вадим уже не мог вспомнить, как и когда хитроумная, любознательная Ольга вывела его на откровения о череде неравнородных браков, случившихся за последнее десятилетие существования монархии Романовых в его мире. Без задних мыслей он поведал Великой княгине про запретный роман ее любимого младшего братика с госпожой Вульферт. Про венчание Кирилла Владимировича с Викторией-Мелитой. Ради него бросившей, а перед этим ославившей на весь белый свет как гомосексуалиста, брата царицы. И, наконец, про ее собственный морганатический брак с трагически почившим в этом мире год назад офицером-гвардейцем, разрешения на который паре пришлось ожидать от Государя на протяжении целого десятилетия.
Конечно, десять лет, это очень долго. Но главное, — в конце концов, Ники уступил. Только вот произошло это в том мире, из которого пришел Вадим и его друзья. А здесь и сейчас имелось одно маленькое «но»: ни Михаилу, ни Кириллу, пока ничего подобного не светило. Ее милый и доверчивый Мишкин — «благородный рыцарь в сияющих доспехах на белом коне» — на полном серьезе увлекся голубоглазой малолеткой из Потсдама, не по годам расцветающей, бойкой, настырной и цепкой. Кирилл же на каждом углу сетовал на горькую судьбу и на безжалостного, бессердечного «друга дней младых».
Император учинил бывшему старшему офицеру «Варяга» жесточайшую выволочку. Предупредив, что заигрывания с Викторией-Мелитой роковым образом ударят не только по нему, но и по благополучию всего кутка Владимировичей. Возможно, потому, что его незадачливый отец, Владимир Александрович, этой зимой дерзнул слишком много на себя взять на пару с неуправляемым Николашей? Или матушка излишне разоткровенничалась в последнее время с окружением, где у Зубатова, несомненно, завелись «уши»? А может быть просто Его величеству «шлея под мантию попала»?