Гадай не гадай, однако по требованию Государя письменную клятву Кириллу давать пришлось. Хорошо хоть, что в отношении родной сестры ни о чем подобном речи не шло. И даже если Вадим прав, и ей не стоит шокировать Николая излишними подробностями великокняжеского «праздника неповиновения» из известной ему истории, все-таки на ее развод с Петром Ольденбургским Ники согласился гораздо раньше, чем это произошло там. Поэтому Ольгу не покидала уверенность: не мытьем, так катаньем, не в этом году, так пусть в следующем, но вымучить из брата-самодержца заветное разрешение на брак с Банщиковым. Ведь если нельзя, но очень хочется, значит можно…
Метод регулярного, занудного капанья на мозги, как и «непросыхающая дорожка из слез», в случае с царем, определенно, не работали. Дамы семейства Романовых кротостью и умеренностью в желаниях не особенно отличались, так что к их стандартным методикам добиваться желаемого у Николая выработался стойкий иммунитет.
Но оставался один проверенный практикой способ: кроткая мольба с несчастными глазками, приуроченная к внезапно возникшему поводу, неожиданному событию, которое на краткий миг может ослабить защитные бастионы царской воли, сложенные из ледяных, тяжеловесных слов: «Нет. Не дозволяю. Не имею такой возможности…»
И в это злосчастное утро Ольге как раз показалось, что всеобщие восторги по поводу скорой свадьбы Гаршиной и Балка, искомый повод представляют. К сожалению, только показалось. Вместо результата, на который она рассчитывала, разразился грандиознейший трам-тарарам в августейшем семействе и около, едва не приведший к кризису доверия между Государем и «гостями из будущего».
Когда Николай вышел покурить после трапезы, Великая княгиня, шепнув что-то на ушко Императрице, выскользнула из залы за ним следом. И как только старшие царевны вознамерились составить отцу и любимой тетке компанию, Александра нежно, но властно остановила дочерей, с улыбкой объявив им, что «ПапА и Ольга Александровна попросили не мешать их разговору…»
Вадим перехватил возбужденный взгляд горящих глаз своей благоверной. Оценив ее походку преследующей добычу тигрицы и крепко сжатые кулачки, он в момент «просёк», ЧТО вот-вот должно произойти.
«Тыкс… Амазонка перед ристалищем или „Свобода, гонящая народ на баррикады“. Похоже, начался четвертый подход к снаряду. Ох, Оленька, милая! Ну, зачем?! Нафига, спрашивается? Не готов пока Ники к этому. Невооруженным глазом видно же: не готов! Зуб даю, будешь давить, налетишь на новый скандал. Просил ведь после крайнего отлупа: не гони, дай ему время обдумать все не торопясь. Он сам должен дозреть. Сам!
Но нет, куда там: „Мы и сами с усами. Мы — Великая княгиня и дочь Александра III, и поучать Нас, что и как Нам надобно делать, не следует никому…“
Главное, чтобы нынче не дошло до царе- братоубийства. Там все стены кинжалами и саблями по желанию их покойного папани увешаны. Эх, не было печали…»
Шутки — шутками, но если бы Вадик мог только представить, какого именно калибра «печалька» назревает, возможно, вопреки правилам дворцового этикета и человеческих приличий, он рискнул бы тотчас вломиться в Восточную курительную, где его Оленька начинала выяснять отношения с братом, дабы любым мыслимым или даже немыслимым способом помешать деструктивному процессу. Или на крайняк слинял бы куда подальше, от греха, если бы перекошинская осторожность на минутку-другую внезапно пересилила банщиковскую решительность.
Отвечая на вопросы Государыни о состоянии здоровья идущей на поправку Катюши Десницкой и ходе лечения Сонечки Орбелиани, которых она с дочерьми намеревалась в ближайшее время навестить, Вадим интуитивно почувствовал, что в этот раз у Ольги не просто «что-то пошло не так». Николай не любил долго обсуждать неприятные ему темы, а сейчас его разговор с сестренкой тет-а-тет затянулся почти на полчаса. И с каждой новой минутой неопределенности, порожденной их отсутствием за столом, ощущение близости «жареного петуха» к пятой точке опоры становилось острее. Но чем томительнее тянется ожидание, тем внезапней наступает развязка.
Царь, стремительным и порывистым шагом, что для него было совсем не характерно, буквально влетел в залу. И сразу, прямо от распахнутых дверей, обратился к Банщикову, бесцеремонно прервав его беседу с Александрой Федоровной: