В итоге Рейдж завалит примерно шестьдесят пять деревьев примерно по двадцать футов каждое. Потом они спилят ветки и снимут кору с помощью кинжалов, пил и других инструментов и установят костер на ровном участке лужайки к западу от дома.
Во время работы пила подскакивала от каждого удара, словно дикое животное, едва сдерживаемое оковами. А он, тем временем, вспоминал свое прошлое с Мэри.
Он был на месте Трэза, сидел рядом с кроватью, на которой лежала его любимая. Ему знаком этот парализующий страх и неверие, что жизнь, со всеми ее испытаниями пришла к такому финалу. Он вернулся домой, разделся и сел на алмазы, резавшие его колени… и склонив голову к единственному известному ему божеству, он молил о спасении Мэри.
И Дева-Летописеца снизошла до него, даровав то, что он просил… но величайшей ценой.
Его Мэри будет спасена, но в обмен за этот дар, она не сможет быть с ним. Такова была плата за невероятное благословение, уравновесившая чудо.
Боль образовала в его груди черную дыру, бесконечную рану, настолько глубокую и смертельную, что он поражался, почему не пошла кровь…
Рейдж наблюдал, как очередное дерево замертво рухнуло на холодную землю.
Он знал наверняка, что Трэз чувствовал в эту секунду.
В чем была разница? В ту ночь, примерно два года назад, после того, как он поклялся оставить ее, чтобы спасти от болезни… его Мэри влетела в его комнату живая и невредимая, исцелившаяся, спасенная, здоровая.
И она могла остаться с ним.
Это было единственным лучом солнца за всю его взрослую жизнь: словно крыша над головой растворилась, и солнце взошло для него одного, тепло и свет накрыли их обоих, когда он обнимал свою женщину.
В то мгновение они оба были спасены благодаря милосердию Девы-Летописецы.
Позднее он узнал, что Мэри стала бесплодной во время химиотерапии, и Дева-Летописеца решила, что этого достаточно, чтобы уравновесить дар вечной жизни.
И по сей день они с Мэри были неразлучны.
Трэзу не даровали подобное чудо.
Селену не спасли.
Повторилась трагедия Тора и Велси.
Хотя Рейдж ни за что не признается в этом, он не понимал, почему его и его шеллан избавили от такой участи. Особенно с учетом того, что Дева-Летописеца прокляла его зверем за то, что он не умел держать себя в руках.
И все же она была расположена вернуть ему его любимую.
Благодаря Матери расы, его Мэри могла жить, сколько пожелает… до тех пор, пока он не уйдет в Забвение.
Тот факт, что их избавили от горя… казался абсолютной случайностью, как и причина, по которой прокляли Тора и Трэза.
По крайней мере, его брат научился жить дальше.
Оставалось только надеяться, что то же самое произойдет с Тенью.
***
— Отвези это, — сказал айЭм Фритцу, — в мою квартиру в Коммодоре. Приклей на наружное стекло раздвижной двери на террасу.
— С удовольствием, господин, — ответил дворецкий. Но потом доджен нахмурился. — Будут другие распоряжения?
— Нет.
Фритц продолжил стоять на месте, сбитый с толку, и айЭм не мог понять…
А. Точно. Он не отдал записку.
Заставив себя разжать руку, он отступил назад.
— Спасибо, дружище.
— Если вам или вашему брату понадобится что-нибудь еще, прошу, позовите меня. Я буду рад услужить, особенно сейчас.
Дворецкий низко поклонился и, пройдя по коридору, скрылся за стеклянной дверью в офис.
айЭм оглянулся по сторонам, хотя по-прежнему был один. Ему нужно чем-нибудь занять глаза, и в этом смысле он понимал, почему Рейдж и Братья взяли дело на себя… как и женщины этого дома, те, кто не работал в лесу, ушли наверх, чтобы помочь приготовить церемониальные блюда, которые обычно подавали на траурных трапезах. По этой же причине Избранные и Праймэйл закрылись в спортзале для проведения древних ритуалов, ароматизированный дым от священных свечей наполнял учебный центр ароматом одновременно тяжелым и приятным.
Образовалась мешанина из разных вероисповеданий и традиций, все смешалось вокруг горя.
Его брат.
И сам айЭм ждали здесь.
В какой-то момент в ближайшие три часа мужчина выйдет из палаты, обнаженный и покрытый собственной кровью.
Отметки на груди и животе скорбящего мужчины станут последней частью ритуала подготовки тела ушедшей супруги.
И как ближайший родственник к страдающему, айЭм должен закрепить раны солью, навечно запечатывая их на плоти.
Он встряхнул в руке тяжелый мешок из черного бархата, наполненный солью. Он был перевязан золотой веревкой, и вес был внушительный.