Они развели небольшой костер, разогрели консервы и молча перекусили. Фрэнк выпил немного коньяку с кофе, но устраивать попойку по случаю выздоровления у него не было охоты. Холодный ночной воздух начал отдаваться болью в поврежденной кости. Он укутался в спальный мешок и свернулся калачиком у костра, стараясь согреться.
Их окружала ночная мгла. Издалека донесся львиный рык. Кимати упаковал немудреную посуду, убрал ее в «лендровер». Среди прочих вещей работа приучила их не пускать корней на одном месте. Если внезапно придется в спешке трогаться, тут уж будет не до сборов.
— Здорово болит? — спросил он Фрэнка, у того в глазах скакало отражение костра, взгляд вперился в пустоту.
Напарник замотал головой. Кимати подкинул хворосту в костер, долил Фрэнку кофе, плеснул в кружку коньяку. Сам он к спиртному не притронулся. Он-то ведь на службе, а у Фрэнка освобождение по болезни.
— Может, не надо было тебя брать, — сказал Кимати. — Оставался бы в больнице, как велели доктора.
— Еще одна ночь на мягкой койке доконала бы меня. Свежий воздух — лучшее лекарство. Так, бывало, говорил наш семейный доктор, хотя бабушка иначе как шарлатаном его не называла.
Вдали закричала пятнистая гиена, на ветвях колючей акации ухнула сова.
Кимати, теребя именной браслет армейского образца, был погружен в глубокие раздумья.
— Спасибо, Джонни, — внезапно произнес Фрэнк.
— Что-что? Извини, я не расслышал.
— Спасибо тебе, — повторил Фрэнк.
— Черт возьми, за что? — недоуменно спросил Кимати.
— Ты спас мне жизнь, — сказал Фрэнк. — Во время рейда на прошлой неделе пристрелил бандита, которого я не заметил,
— Есть о чем говорить, Фрэнк, это же был заурядный браконьер. Единственное, чего я боялся, так это задеть тебя, ведь он был у тебя за спиной.
— Очень мило с твоей стороны, — осклабился Фрэнк. — Итак, какой у нас теперь счет?
— Ну ладно, раз уж ты настаиваешь. — Кимати притворился, что подсчитывает в уме. — Пожалуй что равный.
— Не может быть, дружище, — возразил Фрэнк. — Ты чаще выручал меня.
— В самом деле, что бы ты, бедняга, без меня делал! — прыснул Кимати.
Фрэнк откинулся на спину и уставился на звезды. Африканские ночи неизменно очаровывали его, хотя он в этих краях уже старожил.
— Сколько, мы уже вместе, — спросил он, — пятый год?
— Примерно так, — отозвался Кимати. — Время летит, верно ведь?
— Верно, — подтвердил Фрэнк. — Но мне, Джонни, такая жизнь нравится. И работа мне наша по душе.
— Однако мы не становимся моложе, — вздохнул Кимати. — Каждый закат — это новая зарубка на роге.
— А ну-ка повтори! — попросил Фрэнк. — Откуда это?
— Африканская поговорка, — пояснил Кимати. — Она означает, что с каждым днем старый бык дряхлеет.
— На закате дня новая зарубка на роге, — повторил Фрэнк. — Здорово сказано!
— Моему народу мудрости не занимать! — воскликнул Кимати, делая ударение на слове «народ».
Фрэнк неожиданно заговорил:
— Помнишь тогда, в лесу Шимба, леопард прыгнул мне на спину, и если бы не ты...
— Такое разве забудешь? — хмыкнул Кимати. — Он меня тоже поцарапал, нам обоим от него досталось.
Тогда они были еще не егерями, а профессиональными охотниками, сопровождавшими богатых туристов в охотничьих экспедициях — сафари.
— А та ночка, — напомнил Фрэнк, — на дереве, а под деревом стадо буффало?
Это случилось во время их первого дежурства в заповеднике, вскоре после того как кенийское правительство запретило охоту и дружки, оставив фирму «Охотники на слонов», перешли на службу в летучий отряд по борьбе с браконьерством, созданный под эгидой министерства туризма и заповедников.
— Весело раньше было! — воскликнул Кимати, припоминая прошлое.
— И зарабатывали дай бог как, — добавил Фрэнк.
Профессиональный охотник мог за три дня сафари заработать больше, чем два егеря за целый месяц. Довольные миллионеры не только оплачивали все расходы по содержанию, но и отваливали неслыханные чаевые.
— И все-таки правильно сделали, — сказал Фрэнк, — что запретили охоту.
Они собственными глазами видели, как от огромных стад слонов сохранилась лишь горстка; совершенно исчезли львы в районе, прилегающем к дороге Найроби — Момбаса. Не ввели бы запрета, и через десять лет дикого зверья не осталось бы и в помине, только старики бы помнили о нем.
Следопыты помолчали. Память унесла их в те далекие времена, когда они еще не встретились и не подружились — у каждого была своя насыщенная событиями жизнь, теперь есть что вспомнить.