– А что, Николай Михайлович уже изобличен в преступных действиях?
Мой вопрос не застает Струкова врасплох.
– В определенной мере. В ходе последнего допроса, который отлично провел следователь Тимошкин, Баринов признался в «получении подарков» от клиентов за внеочередное и качественное выполнение работ. Кроме того, Николай Михайлович указал, что большую часть найденной при нем суммы он выиграл в карты. Не вызывает сомнений, что подследственный рассказал далеко не все, надеясь понести небольшое наказание. Прием довольно избитый.
«Вот оно что! Теперь у Владимира Петровича по крайней мере не болит голова за арест Баринова, а еще раз попасть в щекотливое положение он ох как не желает…»
– У вас все, товарищ подполковник? – прерывает мои размышления Коваленко.
– С вашего разрешения, Николай Дмитриевич, я хотел бы коротко остановиться на деле Северинцевой. – Струков выжидательно смотрит на начальника управления и, не встречая возражений, продолжает: – Вот здесь уголовному розыску предстоит в ближайшее время потрудиться основательно – слишком много пробелов и недоработок. Пока ясно одно – действовал преступник дерзкий и ловкий, не исключено, что его нужно искать среди близкого окружения потерпевшей. Между прочим, с целью проверки версии Александра Яковлевича я поручил старшему лейтенанту Волошину обойти соседей и сослуживцев Северинцевой и показать им фотографии Моисеева, Тюкульмина, Баринова, Кормилина и даже фоторобот неизвестного нам «Кости». Результат – отрицательный. Никто из опрошенных никогда не видел Наталью Ивановну в обществе кого-либо из этих людей. Это я к вопросу о якобы имеющейся взаимосвязи между преступлениями.
«Ай да Владимир Петрович! Такую бурную деятельность развил в мое отсутствие…»
– Товарищи, – негромко говорит Коваленко, заставляя поневоле прислушиваться к каждому слову, – дискутировать возможные варианты мы будем позже, а сейчас я ознакомлю вас с новыми данными.
Похоже, Николай Дмитриевич умышленно не сообщил об имеющейся у него информации, давая нам возможность высказаться.
– Начну с главного, – полковник хмурит брови, – найден Ферезяев. Точнее, не мнимый Ферезяев, а настоящий Виктор Юрьевич Ферезяев, 1927 года рождения, бывший воспитанник Новотроицкого детского дома, ныне главный врач Белогорской больницы. Очевидно, у директора зверосовхоза «Прогресс» были веские причины более четверти века скрываться под чужим именем.
«Хороший номер! Для полного счастья нам только двойника недоставало…»
Выдержав небольшую паузу, Николай Дмитриевич продолжает:
– Поскольку лже-Ферезяев появился в Новосибирской области в конце войны, нетрудно предположить, что воспользоваться чужой биографией его побудили какие-то события военного прошлого. В связи с этим параллельно с нами делом двойника Ферезяева занимаются сотрудники Комитета госбезопасности, о чем меня сегодня поставили в известность. Таким образом, – подводит итог Коваленко, – расследование обстоятельств убийства Моисеева принимает новую окраску. Моисеев – явно нежелательный свидетель для преступника с темным прошлым, связи которого на данный момент не выявлены. По корешкам авиабилетов мы установили, что только в этом году Петр Сергеевич трижды летал в Новосибирскую область, причем даты вылета соответствуют возвращению из командировок агента снабжения фабрики Перцовского. Сегодня утром Перцовский, а также реализаторы готовой продукции Захаров и Фельдман арестованы. Более подробно об этом нам доложит Антон Васильевич Конюшенко, с которым вам, Александр Яковлевич, в ближайшие дни предстоит войти в тесный рабочий контакт.
Начальник ОБХСС незаметно для остальных дружески мне подмигивает, дескать, не впервой – прорвемся, работать с Конюшенко я люблю, и его моральная поддержка сейчас для меня весьма кстати. Неужели и теперь, после появления на сцене оборотня-двойника, Струков будет продолжать гнуть свою линию?…
Проклятая головная боль.
Пронзительный вой сирены, окна на секунду освещаются красной мигалкой – пожарные машины с достойной целеустремленностью проносятся по засыпающей улице. Пожар или учебная тревога? А может статься, и ложный вызов. Номера 01, 02 и 03 почему-то пользуются нездоровым спросом среди мелких пакостников, пытающихся таким способом прослыть «королями шутки».
С трудом заставляю себя сосредоточиться и набрасываю на листке бумаги план мероприятий на завтра.
1. Встретиться с Конюшенко (материалы по фабрике индпошива+Перцовский и реализаторы).
2. Поручить Волошину выяснить, как в таксопарке реагировали на экстренные отлучки Моисеева (почему нам до сих пор ничего об этом не известно).
3. Побеседовать с Клавдией Павлюк.
4. Позвонить в Южноморск.
5. С целью дополнительной проверки показаний Баринова и Кормилина еще раз опросить их карточных партнеров.
6. Дальнейшая отработка линии зверосовхоз «Прогресс» – Моисеев – Кормилин (?!).
7. Отнести пальто в химчистку.
Впрочем, последний пункт я вычеркиваю, как к делу не относящийся и не вписывающийся в рамки светового дня. Поколебавшись, вычеркиваю и четвертый пункт. Если в Южноморске обнаружатся новые данные, меня уж как-нибудь не оставят в неведении.
Три коротких звонка. Странно, гостей я сегодня не жду.
– Нет, этого быть не может! – я не верю своим глазам. – Герман Казимирович… Какими судьбами?… Только не через порог, прошу вас. В моем-то положении поневоле станешь чуточку фаталистом.
Бывший начальник погранзаставы мягко улыбается и ставит на пол чемоданы, которые моментально подвергаются таможенному досмотру со стороны Филимона. Мы крепко обнимаемся. Столько времени пролетело, а все тот же пронзительный ясный взгляд, такая же юношеская подтянутость в фигуре.
– Не стану тебя долго интриговать, Саша, к внукам в гости выбрался, в Куйбышев. Здесь пересадка. Сначала полагал переждать на вокзале, а потом решил – чем черт не шутит, вдруг он все еще по тому адресу, о котором сообщал Володька в письме.
– Ну, то, что я консерватор, всем известно. Ничего не меняю, даже места жительства.
– Так… – Герман Казимирович пристально смотрит через открытую дверь на аккуратно застеленную односпальную кровать и опускает глаза…
Деревья стояли плотной стеной, вобравшей в себя дым, грохот и осколки отгремевшей войны. Он сказал Оксане: «Мы поженимся на этой неделе. Завтра я еще раз поговорю с твоими родителями». По ее щекам покатились слезы. Старший сержант нежно обнял девушку за вздрагивающие худенькие плечи и принялся нашептывать ласковые слова, предназначавшиеся ей одной.
Только ей.
Лес заливался звонкими птичьими трелями, солнце щедро согревало лучами мирную землю, а где-то неподалеку отсюда оуновцы готовились к переброске через границу оружия, боеприпасов и типографского шрифта.
…– Герман Казимирович, да рассказывайте наконец, – я никак не могу вырваться из плена нахлынувших воспоминаний, – как семья, работа?
– Какая там работа? – бодро, но, как мне кажется, с чуть заметным оттенком грусти произносит бывший начальник погранзаставы. – Четвертый год, как проводили в запас. Теперь вот с внуками воюю. Погостил у старшей дочки в Кременчуге, надумал в Куйбышев на недельку махнуть. Помнишь мою Верку? Ну да, куда тебе было обращать на нее внимание, она тогда сопливой девчонкой по лужам бегала. Сейчас, наверное, и не узнал бы. Вышла замуж за инженера-конструктора. Двух внуков подарила. Сережка на будущий год в школу пойдет, а Василек пока под стол пешком ходит. Ох, будет меня донимать ушастик: «Деда ласказы, как ты с Саликом дивелсантов ловил»…
Политрук достал из кармана плащ-палатки сложенный вчетверо газетный лист.