— Климушка, почему ты не познакомишь нас с этим строгим дядей?
Мгновенный испепеляющий взгляд в сторону шатенки, легкий полуоборот головы и передо мной опять проницательные глаза. Какая мимика!
— Догадываюсь, у вас есть ко мне вопрос. — Клим, наморщив подбородок, отодвигает тарелку с ростбифом. — Не было еще человека, который обращался бы ко мне не по делу. Один мой знакомый из Одессы, фамилию которого я не стану упоминать из морально-этических соображений, говаривал: «Куда ни кинь, всюду Клим!», имея в виду мои способности по улаживанию разного рода вопросов.
— Этические нормы ваших одесских знакомых давайте оставим в покое, — я показываю глазами на выход. — Не хотите покурить на свежем воздухе?
— Вы знаете, в последнее время что-то мотор стал барахлить, так я бросил. Но охотно составлю вам компанию.
Клим снимает со спинки стула объемистый светло-коричневый пиджак под стать располневшей фигуре, одевается и мы выходим, причем в холле «гроссмейстер» небрежно бросает трешник кинувшемуся открывать дверь швейцару. Бедный старик окончательно сникает, переводит растерянный взгляд с меня на Клима, и обратно, но я, чертыхаясь в душе, не смотрю в его сторону.
Ветер, порывисто налетевший с моря, обдает холодом. От перепада температур кожа на руках начинает покрываться пупырышками.
— Клим Борисович, — я начинаю издалека, — цените ли вы жизнь?
Колоссальный эффект — Карташевский изумляется, пугается и восхищается одновременно. В движение приходят скулы, надбровные дуги и даже уши. Признаться, не ожидал такого эмоционального всплеска.
— Лично свою жизнь или жизнь вообще? Как говорят в Одессе, это две большие разницы.
Я усмехаюсь. Клим Борисыч в своем репертуаре.
— Неужели вы для того сюда приехали, чтобы побеседовать со мной о смысле жизни? — продолжает Карташевский. — Может, обойдемся без предисловий?
— Ладно, не будем ходить вокруг да около, дело вот в чем. — Я достаю фотографию Тюкульмина. — Погиб парень, наш земляк, за несколько часов до смерти его видели в этом ресторане. Похоже — убийство. Меня интересует — кто и из-за чего.
— Понимаю, — Карташевский суетливо роется в карманах, а затем прячет руки за спину. — Но позвольте, я что-то никак не возьму в толк… вы же знаете, Александр Яковлевич, я прекратил азартные игры с обществом и уж во всяком случае никогда знаться не желал с теми…
— Постойте. Не о том речь. Завсегдатаи ресторана — а такие наверняка найдутся — могли запомнить, был ли тот парень с кем-нибудь, во что он был одет, имел ли при себе, скажем, сумку. Не исключено, что он завел разговор с кем-то из посетителей. В общем, любая мало-мальски значимая информация представляет интерес.
— Теперь уяснил, — произносит Клим после недолгого молчания. — Постараюсь вам помочь, пусть это будет мне стоить еще нескольких седых волос, не говоря уже о репутации. Авось зачтется когда-нибудь.
«О репутации надо было раньше заботиться», — успеваю подумать я.
— Единственное условие — люди, с которыми я попробую переговорить, само собой, разумеется, пожелают остаться неизвестными.
На это я вынужден согласиться. Бывают ситуации, когда сведения, полученные по неофициальным каналам, намного важнее сухих протокольных данных.
Я подробно объясняю Карташевскому суть дела, не упоминая о показаниях официантки, дабы не нарушать чистоту эксперимента.
Через полчаса Клим Борисович, сдержанно распрощавшись с девицами, покидает ресторан. В дверях он останавливается и машет мне рукой. Отвечаю тем же. Трогательная сцена в духе любительниц сентиментальных романов со счастливым концом.
К сожалению, вся комбинация с Карташевским — лишь крохотный запасный вариант в сложном и непредсказуемом расследовании, и особых надежд на его миссию я возлагать не могу. Как не могу сейчас не побеседовать с официанткой, давшей показания Марине, пусть даже эти показания будут повторены слово в слово.
Мы возвращаемся в гостиницу в минорном настроении. Прогулка к морю оставила какой-то неприятный осадок. В сумрачном вечернем свете обступившие воду скалы выглядели мрачно, вселяли ощущение неясной тревоги. Случись что, и крика никто не услышит…
На побережье нам повстречалась влюбленная парочка, да и та поспешила обойти нас десятой дорогой. Желание побыть в одиночестве или инстинкт самосохранения? Ох, уж эта профессиональная привычка повсюду расставлять вопросительные знаки.