Крики прервались, справа раздвинулись кусты, и на поляну выбежал политрук. Лицо его было в крови.
— К ним подошла помощь с той стороны, — прохрипел он. — За мной, ребята…
Договорить старший лейтенант не успел. В каких-нибудь пяти метрах оглушительно рвануло — били из МГ наугад. Политрук неестественно выгнулся назад, ноги распрямились, увлекая безжизненное тело на мягкий зеленый ковер.
…— А где находился Тюкульмин в ту ночь, когда убили таксиста? У него было, как вы выражаетесь, алиби?
— Мать Тюкульмина утверждает, что вечером восемнадцатого Анатолий из дому не выходил. Правда, около одиннадцати часов она пошла спать…
Близ приземистых срубов, на скорую руку поставленных в лощине, не было видно ни живой души, только пегая корова, печально бренча колокольчиком, маялась у привязи. Он быстро шел знакомой тропинкой и думал о вчерашнем разговоре с Оксаной. Оказывается, преградой к свадьбе стал ее двоюродный брат, которого Голиков почему-то раньше в глаза не видел. «Замиж за москаля зібралась, та краще я власнымы рукамы…» Брата необходимо приструнить, а Оксану забрать на заставу. Завтра же. Герман Казимирович поймет.
Вдруг сердце его похолодело. Когда он последний раз был у родителей Оксаны — измученных или напуганных чем-то неразговорчивых крестьян — как же он сразу не обратил внимания: из-под вороха белья, лежащего на сундуке с плоской крышкой, выглядывала газета. Он видел ее мельком, убеждая отца дать согласие на свадьбу, но… шрифт! Шрифт был не совсем обычный.. Конечно! Точно такой, как на подрывной литературе, показанной политруком за день до его последнего боя.
…Бывший начальник погранзаставы, прищурившись, поправляет чуб — верная примета того, что он уже составил определенное мнение.
— Нелепо строить план тщательно подготовленного мероприятия, которое начинается с совершенно авантюристического угона. Преферанс преферансом, но где гарантия, что операция закончится раньше, чем портретисту вздумается уехать? Почему же выбор пал именно на машину Баринова? Одно из двух: либо он сам передал кому-то ключи от «Жигулей», а теперь упорно это отрицает, либо его решили в случае чего использовать в качестве громоотвода, попросту говоря, сделать козлом отпущения.
— А знаете, Герман Казимирович, на допросе Баринов утверждал то же самое.
Полковник берет из вазы для фруктов яблоко и задумчиво, как бы взвешивая, держит его в руке.
— Так или иначе, — продолжает он, — но после ночной поездки за город, целью которой могла быть передача из рук в руки денег или очередной партии меха — помнишь, ворсинки в салоне такси? — Моисееву уже не суждено было вернуться домой. Он убит, убит кем-то из своих сообщников. А дальше происходит цепная реакция: устранив Моисеева, преступники, пытаясь замести следы, идут на новые убийства…
Старший сержант вскрикнул и побежал. Выстрел опередил его всего на несколько секунд, похоронным звоном передернул сознание.
Она лежала за пригорком, вглядываясь широко раскрытыми глазами в закат.
Голиков навскидку разрядил обойму вслед убегающему. Мимо. Человек в кургузой рубахе скрылся в кустарнике. Старший сержант уронил голову на руки, встал на колени и зарыдал, проклиная судьбу и собственное бессилие.
…— О чем задумался, майор?
Некоторое время мы оба молчим. Мучительно хочется сделать пару глубоких затяжек, но я знаю, что Герман Казимирович не выносит табачного дыма.
— Однако, мне пора, — полковник приглаживает ладонью край клетчатой скатерти.
— Сейчас я закажу такси.
— Нет уж, уволь, — улыбается Герман Казимирович, — три квартала я еще как-нибудь в состоянии одолеть самостоятельно. Рад, что повидал тебя. Саша, если ты уверен в своей правоте, не отступайся. Помни, что твой труд оценивается не только субъективным мнением непосредственного начальства, но и по конечному результату. И это — главное.
Глава седьмая
Сегодня утром будильник меня подвел, предательски промолчав. Тем не менее, в тридцать пять седьмого я уже на ногах — очевидно, сработал внутренний часовой механизм.
Из приоткрытой форточки тянет холодом, сквозь запотевшие изнутри оконные стекла невозможно ничего рассмотреть, кроме густого сине-черного ноябрьского неба. Включив свет, иду на кухню и зажигаю конфорку. Поставить на плиту чайник, с водой я не успеваю — требовательно звонит телефон. Стараясь не наступить на путающегося под ногами Филимона, проделываю обратный путь, утешая себя мыслью, что если бы не научно-технический прогресс, то сейчас в мою дверь стучал бы взмыленный курьер с рукописной депешей.