Замдиректора фабрики наморщил лоб.
— Около четырех лет назад.
— И все это время между вами существовала односторонняя связь? Вас устраивало такое положение?
Иван Трофимович подавленно промолчал.
— Каким образом к вам попадал товар?
— Он звонил по телефону, а затем привозил шкурки ко мне домой.
— У него есть личная машина?
— Не знаю. Хотя подождите. Однажды, когда Григорий позвонил, у меня в гостях находилась женщина. Я не хотел, чтобы она присутствовала при встрече, поэтому вышел на улицу и ждал его возле дома.
Внезапно Кормилин побледнел и схватился рукой за грудь, лицо его исказилось от ужаса.
— Вспомнил, — бескровными губами прошептал он, — теперь я вспомнил. Это был тот таксист.
Голиков недоуменно посмотрел на Кормилина.
— В чем дело, Иван Трофимович? Вам плохо? О каком таксисте вы говорите?
— Сегодня утром меня хотели убить, — отрешенно произнес Кормилин.
Это заявление озадачило майора. Быстро сопоставив поведение Кормилина с показаниями его соседки и результатом осмотра квартиры, свидетельствующем о поспешном бегстве хозяина, Голиков вдруг понял, что последние слова Кормилина — не актерская импровизация и не заранее подготовленный ход. Замдиректора фабрики действительно был чем-то смертельно напуган.
— Иван Трофимович, — негромко сказал майор, — успокойтесь и расскажите по порядку обо всем, что сегодня с вами произошло.
— Этой ночью я долго не мог уснуть, — словно очнувшись от своих мыслей, начал Кормилин. — Я уже знал, что Эльяков у вас, и не строил в отношении себя никаких иллюзий. Это, с одной стороны, меня угнетало, но в глубине души я понимал, что виноват сам. Ну чего мне не хватало? Хорошая должность, изолированная квартира, зарплата тоже не у каждого такая. С семьей, правда, не сложилось, но, опять же, винить в этом некого — все боялся лишиться пресловутой свободы. Вы знаете — жалко улыбнулся Кормилин, — страшно, когда в сорок пять лет начинаешь понимать, что жизнь прожита впустую.
Иван Трофимович ненадолго задумался. Голиков не мешал ему, по опыту зная, что в такие минуты нужно дать возможность человеку высказаться, выплеснуть накопившуюся боль.
— Утром я вышел из дому в жутком состоянии, — продолжил Кормилин. — На сердце давил непомерный груз вины, а тут еще ваша повестка… Дойдя до перекрестка, я подождал, пока зажжется зеленый свет, хотя машин поблизости не было. Не знаю, что заставило меня обернуться на полдороги, может, инстинктивно почувствовал опасность. Прямо на меня на огромной скорости неслось такси. — Кормилин вздрогнул и негнущимися пальцами вытащил из кармана помятый платок. — Все произошло в какие-то доли секунды. Я остановился, как вкопанный. Буквально в метре от меня машина резко отклонилась влево и промчалась мимо. Лицо водителя было диким, бессмысленным. Мне показалось, что раньше я где-то видел этого человека. И только сейчас я вспомнил — он сидел за рулем, когда Григорий привозил товар. Теперь мне совершенно ясно — меня хотели уничтожить физически, раздавить, как…
Волнение помешало Кормилину закончить фразу. Смутная догадка зародилась в голове Голикова.
— Номер машины вы не заметили? — подавшись вперед, спросил он.
Иван Трофимович отрицательно покачал головой.
Достав несколько фотографий, майор начал не спеша раскладывать их на столе.
— Посмотрите внимательно, нет ли здесь…
— Вот он! — Кормилин схватил фотографию Границкого, приблизил к лицу и впился долгим взглядом.
— Вы не ошибаетесь?
— Ошибаюсь? Да я его на всю жизнь запомнил.
Иван Трофимович медленно, словно не желая расставаться с фотографией, положил ее на место. Вдруг его рука на мгновенье замерла в воздухе. Враждебно взглянув на Голикова, он хрипло произнес:
— Так вам все известно… Зачем же вы морочите мне голову своими расспросами?
— А чем вы недовольны? — обыденным тоном произнес майор, уже не сомневаясь в истинной причине перемены в поведении Кормилина.
— Издеваетесь? — Иван Трофимович указал пальцем на фотографию Саркисова, которую Голиков небрежно вертел в руках. — Вы с самого начала знали, что Григорий — никакая не абстракция или как вы там его еще окрестили.
Насупившись, Кормилин стал демонстративно разглядывать узкие носки полуботинок.
«Похоже, все стало на свои места, — подумал Голиков. — Наконец-то образовалась четкая цепочка: Ферезяев, он же Борохович — Моисеев — Саркисов — Кормилин — Эльяков и так далее. Теперь Антон Васильевич вздохнет с облегчением. А я? Где ключ к решению задачи? Ясно, что Борохович — фигура номер один, но и с Кормилиным нельзя ошибиться».