Шагах в пятидесяти угрюмый лейтенант строил взвод; у кучи свежевырытой земли остались тихо переговаривающиеся эксперты, кинолог с подвывающей овчаркой, Громов и Чижмин. На общем фоне выделялся фотограф — мельтешил, щелкал вспышкой. Впрочем, на него никто не обращал внимания…
Еще по дороге Голиков успел выяснить у Пошкурлата следующее. Поиски были продолжены в восьмом часу утра и вскоре кто-то из солдат натолкнулся на следы разрыхленного грунта метрах в двухстах от места происшествия. Через несколько минут «захоронение» вскрыли. На глубине полутора метров был обнаружен мешок с разложившимся трупом мужчины…
На лицах присутствующих то и дело проскальзывало ощущение смутной догадки, но высказываться вслух никто не решался.
К майору подошел Чижмин и отрапортовал, нервно покашливая. Из его информации Голиков почерпнул разве что факт отсутствия у убитого каких бы то ни было предметов и документов. Хотя в документах особой нужды не было. От, казалось бы, логично выстроенной версии в один миг ничего не осталось. Она рассыпалась, как карточный домик.
«Как же так, — ломал голову Голиков, — путь, по которому мы шли, замкнулся в начальной точке. За кем же мы, черт возьми, гонялись? За призраком, тенью?!»
В это время в кабинете Коваленко протекал оживленный разговор между начальником управления и Железновым.
— Талант, — убеждал последний, — заключается отнюдь не в умении построить очевидную для всех гипотезу. Талант выражается в способности предвидеть новые обстоятельства, скрытые до поры. А разложить по полочкам готовые данные может каждый.
— Павел Александрович, но ведь рассуждая подобным образом, мы теряем все критерии объективности.
— Объективность, — улыбнулся Железнов, — есть способность принять правду в любом, даже самом неприглядном виде. А значит, готовность в любой момент и на любом уровне признать свои ошибки, а затем своевременно их исправить. И сегодняшняя находка — вовсе не случайное везение. Голиков интуитивно чувствовал, что там что-то должно быть. Неважно, что он рассчитывал на иной исход — дело-то на редкость запутанное. Главное, Александр Яковлевич глубоко проанализировал создавшуюся ситуацию и сумел убедить нас в необходимости поисков…
После того как тело увезли на экспертизу, Голиков незамедлительно вернулся в управление. В начале двенадцатого в кабинет влетел Мчедлишвили и на одном дыхании выпалил:
— Личность установлена. Борохович!
Голиков не оправдал надежд Реваза. Он не обрадовался, не удивился, а лишь устало кивнул, жестом предложив ему присесть.
— Способ убийства, — удушение, — не дождавшись ответа, продолжил несколько разочарованный Мчедлишвили, — причем, «почерк» тот же, что и в случае с Северинцевой. Убийство произошло приблизительно месяц назад.
— Почему приблизительно? Я могу назвать точную дату, — перебил эксперта майор. — Восемнадцатого октября Петр Моисеев на несколько часов пережил Бороховича.
Заметив заинтересованный взгляд Реваза, Голиков добавил:
— Не вызывает сомнений, какой «груз» находился в машине.
— Все правильно. — Реваз положил на стол заключение экспертизы, где указывалось, что ворсинки тика на заднем сиденье такси остались от мешка, в который, преступники «упаковали» тело Бороховича. — Интересно, Моисеев знал, что он везет?
— Меня и самого занимает этот вопрос, — вздохнул Голиков. — Но больше меня смущает другое: судьба Моисеева была предрешена, но почему его убрали в непосредственной близости от места, где захоронен Борохович?..
Еще через час майор делал доклад у Коваленко в присутствии Струкова.
— Наконец-то можно подвести черту! — бодро произнес Владимир Петрович, когда Голиков закончил. — Александр Яковлевич, позвольте мне искренне поздравить вас с успешным окончанием дела. Мы провели, не побоюсь громких слов, титаническую работу. Ни один вопрос не остался без ответа. Очаг преступности локализован. Блестяще, просто блестяще, Александр Яковлевич.
— Нет, — неожиданно сказал майор, — еще далеко не все ясно. Саркисов мог совершить все до единого убийства, но не он организатор преступлений. Хотя бы в силу своих ограниченных умственных способностей.
— Так за чем дело стало, — подхватил Струков. — Вы же сами ранее установили деловую связь между Кормилиным и Саркисовым. Правда, эта связь — одно из самых слабых мест в показаниях Ивана Трофимовича.