— Сева, а приятель твой не из разговорчивых, — заметил Толик и, повернувшись к Дмитрию, спросил: — Я вот хотел узнать, а мог бы ты изобразить что-нибудь поинтересней тех деталей?
— Да что угодно, — слегка заплетающимся языком сказал Дима, — хоть пистолет. Возможности у меня большие.
Гена с Толиком так и прыснули со смеху, как будто Серов сообщил им, что он работает диктором Центрального телевидения. Сева сидел в неудобной позе, потупив мутный взор в стакан с остатками прозрачной жидкости на дне.
— Вы мне не верите? — обиженно скривился Серов. — Ну что же, дело ваше.
— Да нет, почему, — протянул Толик, сразу придав лицу серьезное выражение, — верим. Но не очень.
— Вот у меня один приятель, — ни к селу, ни к городу начал Гена, — говорил, что как только вернется из армии, сразу купит себе черный «Мерседес» с магнитофоном и всякой прочей мишурой.
— Ну?
— За месяц до конца срока службы папашу его, директора рыбного ресторана «Океан», взяли, как говорится, за жабры. Естественно, полная конфискация и все такое. Так вот, сразу после дембеля этот парень подался на Север за длинным рублем.
— А что, кроме отца у него никого в городе не было? — поинтересовался Дима.
— А кто еще кроме папаши ему был нужен? — хмыкнул Гена.
— Это Гена говорит к тому, что важен, в первую очередь, конечный результат, — вклинился в разговор неугомонный Толик. — Вот можешь ты сделать пистолет — во всяком случае, утверждаешь, — давай на спор.
— Да ради бога, — самоуверенно заявил Серов, — хоть десять пистолетов. А то все какую-то муру заставляют делать, вон Сева может подтвердить.
Сева встрепенулся, когда о нем наконец вспомнили, и решительно закивал, даже не пытаясь вникнуть в суть беседы.
— Раз так, — сказал Толик, — предлагаю пари: если ты до конца года сделаешь хлопушку — с меня полтинник, если нет — с тебя четвертак. Имеется в виду, естественно, действующий образец.
Говорил он громко, поэтому Гена, опасливо покосившись по сторонам, пихнул его локтем в бок. Толик скорчил мину человека, вот уже как полчаса умирающего от скуки, затем наклонился к Дмитрию и заговорщически прошептал:
— Пошло?
— Ясное дело, — ответил обалдевший от спиртного и собственного гонора Серов.
Дима и Толик протянули друг другу руки. Разбить было некому — Сева уже дремал над опустевшей тарелкой, так и не выпустив недопитый стакан из цепких пальцев. Гена временно куда-то исчез, очевидно, пошел за подкреплением.
— А, черт, — выругался Толик, рыская глазами из стороны в сторону. — Рита! Ритка, иди сюда!
Откуда-то из-за колонны с обворожительной улыбкой вынырнула Рита с какой-то своей подругой, не то Алей, не то Галей.
Дальнейшее Дима помнил очень смутно. Хохочущая Рита, символически перебивающая спорщиков наманикюренными пальчиками, возбужденный Гена, орущий: «А теперь на брудершафт!», осоловевший Сева, сонно хлопающий ресницами… И кто-то совершенно посторонний, нахально затесавшийся в компанию…
Потом туалет, незнакомый парень за спиной, упорно втолковывающий пропитым голосом: «Умойся, вот увидишь, полегчает». Дима с трудом умылся и ему действительно стало чуть легче, хотя координация движений оставляла желать лучшего. Язык распух, еле ворочался и непонятно как вообще помещался во рту.
Они еще провожали кого-то, возможно, ту же Алю-Галю, и редкие прохожие с испуганно-брезгливыми лицами шарахались в сторону. В отдельные моменты Дима почти полностью приходил в себя, закрывал глаза и начиналось странное состояние головокружения — создавалось впечатление все ускоряющегося раскручивания карусели. Приходилось открывать глаза и, словно в подтверждение издевательства паров алкоголя над мозгом, мир, подернутый пеленой, еще несколько секунд продолжал крутиться в обратную сторону.
Улица, на которой жил Серов… Толик с Геной (Сева успел где-то потеряться) оставили там Диму, в полной уверенности, что дальше он доберется сам. И Дима действительно дошел, хотя по дороге его стошнило и возле дома он, поскользнувшись, едва не разбил голову.
На следующий день, немного придя в себя, Серов вспомнил про заключенное пари и решил незамедлительно действовать. Он еще не осознавал тогда, что собирается переступить черту, отделяющую поступок от преступления.
Дмитрий решил сделать два пистолета — так, на всякий случай. Он никогда не делал ничего подобного, отсюда и сомнение: а вдруг что-то не получится?