Жуткий скрежет зубов о металл выдернул Алека из одного кошмара, чтобы погрузить в другой. Шум воды всё еще стоял в ушах, и все вокруг продолжало кружиться, но яркий дневной свет резанул глаза. Он был в тесной комнатке из неструганых досок. В крошечное оконце виднелся клочок синего неба с несколькими белыми чайками в нём. Но даже не будь их, по тому, как раскачивалась комнатка, он мог определить, что находится на борту судна, идущего под всеми парусами.
Как, во имя Билайри, он оказался на корабле?
Совершенно сбитый с толку, он посмотрел вниз и обнаружил, что его запястья закованы в широкие металлические браслеты, и длинный брусок закреплен между ними, чтобы нельзя было свести руки вместе. Один конец тяжелой цепи был прикреплен к середине гаечного ключа, другой — к тяжелой металлической скобе, вделанной в стену. Его пальцы нащупали металлические полосы между глаз и вокруг его головы.
Кто — то надел на него бранки — приспособление, подобное тому, что было на Теро, когда они оба были пленниками на том пленимарском судне. Точно так же выглядели и широкие серебристые полоски металла, охватывавшие запястья. Кто-то, видимо приняв его за мага, предпринял серьезные меры предосторожности.
Во всем остальном он был обустроен более или менее комфортно. Он лежал на узкой койке, закутанный в одеяла. Одежды на нем не было, что его обеспокоило, но больше никакого вреда ему, кажется, не причинили. Пока во всяком случае. Мардус и его некроманты когда-то также проявляли большую заботу об Алеке, пока это было им нужно. Как, чёрт возьми, удалось ему дважды попасть в одну и ту же проклятую ситуацию?
Он закрыл глаза. Припомнил засаду, и что-то черное и ужасное, стремительно надвигающееся на него, обволакивающее мертвенным холодом и нестерпимым зловонием. И крики Серегила…
Он снова запаниковал, гораздо сильнее на сей раз, потому что до него вдруг дошло, что он тут один. Он соскользнул с койки и, шатаясь, потянулся к окну, но цепь оказалась слишком короткой. Она позволяла слезть с кровати и встать рядом, но не более того. Он вернулся к койке и забрался на неё, чтобы попытаться глянуть в окно. Но всё, что удалось разглядеть — это натянутые канаты и части поручней, а за ними открытое море. Он не смог даже увидеть солнца, чтобы определить, который теперь час. Прохладный, пропитанный солью ветерок пробежался по его коже, покрыв руки мурашками. Он сел и одной рукой неловко натянул на себя одеяло.
Койка была встроена в стену — голые доски да тонкий матрац, набитый шерстью. В комнате не было ничего, лишь два небольших деревянных ковша на полке в ногах кровати. Из пустого несло мочой: он был, очевидно, предназначен под ночной горшок. В другой была налита вода. Он наклонился и подозрительно принюхался: вода вроде бы была чистой. Жажда победила осторожность, и он сделал небольшой глоток — всё на что был способен — пытаясь избавиться от металлического привкуса во рту. Продолжая бодрствовать, он старался не поддаваться страху, растущему у него внутри.
Где же Серегил? Одна и та же мысль пульсировала в его голове, не давая покоя.
Ему были слышны голоса матросов, разговаривающих где-то неподалеку, но из-за шума ветра и плеска волн он не мог разобрать ни слова.
Наконец, какие-то двое мужчин прошли мимо его окна, и Алек успел увидеть их темную кожу, длинные черные бороды в мелких завитках кудрей и край характерной полосатой одежды. Зенгати!
Он скатился по стене и замер, уронив на колени скованные руки; сердце бешено билось, теперь он окончательно понял, насколько ужасна была ситуация, в которой он очутился. Он все еще размышлял над этим, когда услышал в своей двери шум отодвигаемого засова. Беззащитный, он не двинулся с места, его единственным укрытием было одеяло, которое он поглубже натянул на себя. Дверь открылась ровно настолько, чтобы впустить юношу, почти мальчишку, тут же захлопнувшись позади него, и до Алека снова донёсся звук задвигаемого засова. Его посетитель — босой, одетый в длинную подпоясанную рубаху — принёс с собой большую деревянную миску. Он замер на несколько секунд, уставившись на Алека, затем быстро поставил миску так, чтобы Алек смог её достать и заторопился обратно, отчаянно колотя в дверь.
— Погоди! Скажи мне, где мой друг, — взмолился Алек, или вернее сказать, попытался это сделать. Слова едва можно было разобрать из-за пластины во рту. Мальчик громко закричал на своем языке, зовя кого-то, кто, видимо, ожидал снаружи. Алек не говорил на зенгати, но было ясно, что тот боится Алека, и вряд ли счастлив своими обязанностями. Как только дверь слегка отворилась, мальчик выскочил вон.