– Это кто же там такой осведомленный да знающий? – усмехнулся Голубев. – Выйди наперед, покажись. А то укрылся за стариковскими спинами… Ну так выходи. И скажи мне все в глаза.
Но никто из толпы не вышел.
– Вот ведь оно как, – горько произнес Голубев. – Кричать кричим, а чтобы показаться… Трусость это и подлость, и ничего другого. И глупость. Я говорю не о выкриках за чужой спиной, а о стрельбе по безоружным людям. Молчи, Михеич, молчи! Позволь сказать вначале мне. А уж потом будешь говорить ты. Или – стрелять, если уж ты считаешь свое дело правым… Допустим, у кого-то из тех, в кого ты собираешься палить из своего ружья, и вправду есть оружие. Ты, значит, выстрелишь в них, они в ответ – в тебя… Настоящая битва! Прямо как на фронте! А только…
Голубев помолчал, выплюнул травинку, опять посмотрел на небо.
– О чем с ним говорить! – снова выкрикнул голос из толпы. Кажется, это был голос того же самого человека, что и прежде. – Мы только зря теряем время! Командуй, Михеич! Да и пойдем!.. Вот она, Каменка, совсем близко!
Михеич предостерегающе поднял руку и не тронулся с места. Он даже не оглянулся на выкрик. Кажется, именно он был командиром этого стихийного отряда. Вольным или невольным – это в данном случае не имело значения. Но все же командиром. И если так, то от него во многом зависело, как возбужденная толпа поведет себя дальше и, соответственно, как будут разворачиваться события.
– А только, – продолжил свою речь Голубев, – не у всех там есть оружие. У женщин и ребятишек его нет – это уж точно. Скажи, Михеич, неужто ты собрался стрелять и в ребятишек?
– Не в ребятишек! – нервно выкрикнул Михеич. – Уж я найду, в кого стрелять, если понадобится!
– Ну так пуля – она всегда дура, – пожал плечами Голубев. – Уж ты-то, Михеич, знаешь это лучше меня. Она ведь летит куда ей захочется. И, бывает, попадает совсем не в того, в кого надо. Разве не так? И вот ты, допустим, выстрелишь в того, кого считаешь своим врагом, а попадешь – в невинное дитя… Или, может, ты скажешь, что и дитя тоже твой враг? Ну, ответь мне: в кого ты собрался стрелять из своего дурацкого ружья?
Похоже, старик Михеич не ожидал такого разговора. Наверно, о таком разговоре он даже не задумывался. Оно и понятно: в горячке не до рассудительных разговоров. Горячка – она требует немедленных действий, а не размышлений и не разговоров. И вот сейчас, посреди дороги, во главе разъяренной толпы и с ружьем в руках, Михеич не знал, что ему ответить. А ответить надо было. И толпе, которую он возглавлял, и собственной совести. Но не было сейчас у Михеича подходящих слов, и потому он лишь переступил с ноги на ногу и переложил ружье из одной руки в другую. Понятно, что Голубев и Караваев почувствовали эту стариковскую растерянность.
– Молчишь, старик? – спросил Голубев. – Наверно, тебе нечего сказать… Эх, Михеич, Михеич! Командир роты, герой, уважаемый человек, добрая душа… А собрался стрелять в детей, как какой-нибудь фашист! О чем с тобой говорить? Да после этого я тебе и руки-то не подам, так и знай! И другим накажу: не подавайте ему руки! Потому что он взял в руки ружье, чтобы убивать ребятишек…
Есть слова, которые бьют наотмашь, сшибают человека с ног и учиняют в его душе решительный переворот. Именно такие слова и сказал ветерану Михеичу начальник Углеградского отдела КГБ Голубев. Несколько секунд старик нерешительно стоял посреди дороги, а затем повернулся и, ссутулившись и волоча за собой ружье, пошел по обочине в сторону города. То есть совсем не в ту сторону, где находился поселок Каменка, а прочь от него.
Наверно, никто в толпе не ожидал от Михеича такого поступка, а потому никто его и не окликнул. Толпа смешалась и смялась. Многие пошли вслед за Михеичем, остальные в нерешительности продолжали толкаться посреди дороги.
– Ступайте и вы, – сказал Караваев, обращаясь к оставшимся людям. – Нечего вам тут делать… Обещаю, мы во всем разберемся сами. И доложим вам во всех подробностях. Не слушайте никаких крикунов. Дураки они, эти крикуны… На беззаконие вас подбивают. А сами прячутся за вашими спинами. Тот, кто за правду, – тот за спинами не прячется. Ну, расходитесь. И припрячьте куда подальше ваши ружья. Чтобы, значит, пропало у вас желание взять их в руки. Не для людей у вас ружья, а для зверя. Не приравнивайте человека к зверю.
– Ага! – раздался из толпы опять тот же самый голос. – Говорить-то ты мастер! А потом станешь отлавливать всех нас поодиночке! Бандеровцев, небось, не тронешь, а нас отправишь в кутузку!
– Дурак, – спокойно ответил Караваев невидимому голосу. – И не о чем мне с тобой, дураком, разговаривать.
И начальник милиции демонстративно отвернулся. Он не видел, что творилось у него за спиной, но знал, что убедил людей разойтись. Толпа стала редеть, люди понуро стали разбредаться. Никто не пошел в Каменку…