– Вперед! – полушепотом скомандовал Дубко.
Процессия тронулась, и вот тут-то случилось то, чего спецназовцы изо всех сил надеялись избежать. То ли кто-то из стихийного отряда по какой-то надобности вышел наружу, то ли кому-то захотелось проверить посты… Это все было не важно, важно было другое.
– Эй! – вдруг раздался чей-то испуганный и одновременно удивленный голос. – Вы это куда? Вы это зачем?
– А, черт! – выругался Дубко, и скомандовал: – Всем бегом! Бегом, я сказал!
Но пленники, похоже, бежать не собирались. Наоборот, они замедлили движение и почти остановились. Наверно, у них вдруг возникла надежда: если кто-то их окликнул, то, значит, на оклик выскочат другие и их освободят.
Пленников было четверо, и спецназовцев тоже четверо. Каждый из бойцов схватил за шиворот по одному пленнику. Их буквально поволокли в сторону недалекой кедровой чащи.
– Это вы куда? – раздался голос сзади. – А ну-ка, постойте! Эге!.. Да они убегают! Братцы, тревога! Тревога! У нас чужие!
Крик был настолько испуганный и громкий, что из приземистого помещения, толпясь и отталкивая друг друга, стали выскакивать люди. Кто-то – одетый, кто-то – полуодетый, у некоторых в руках угадывались ружья. Никто, впрочем, не стрелял, потому что никто не мог понять, что же творится. Вместо выстрелов зазвучали испуганные голоса:
– Что случилось?
– Кто кричал?
– Зачем?
– Почему?
– Кто это там бежит?
– Эй, а ну-ка стойте!
– Братцы, да это, кажись, наши командиры! А кто это с ними?
Четкую и внятную картину в серой полутьме разглядеть было сложно, и это могло быть для спецназовцев спасением. Пока испуганная толпа разберется, что к чему, бойцы вместе с пленниками успеют укрыться за кедрами. А из укрытия воевать куда как сподручнее.
Все, наверно, так и получилось бы, не будь внутри заимки диверсионного отряда. В отличие от самостийного войска диверсанты оценили обстановку почти мгновенно. Застрекотали короткие автоматные очереди, в сторону спецназовцев с визгом полетели пули. Мигом опомнившееся самостийное войско тоже бабахнуло из своих ружей.
В бойца спецназа попасть не так-то просто – он обучен уклоняться от пуль. А вот Остап Луцик, дядько Григорий и дядько Павло этого не умели. А может, когда-то и умели, да только со временем растеряли такое свое умение.
– Падай на землю! – заорал Дубко.
Но упасть на снег успел лишь Остап Луцик. Дядько Григорий и дядько Павло тоже упали, но по другой причине – в них угодили пули. Выяснять, живы ли они или только ранены, было некогда. Диверсанты пошли на приступ, и атаковали они по всем правилам. Их намерение было очевидно: они пытались отрезать четырех спецназовцев от чащобы, за стволами которой Дубко, Соловей, Рябов и Терко могли надежно укрыться.
– Лепим снеговика! – скомандовал Дубко.
Конечно же, это были не просто какие-то бессмысленные слова, это была специальная команда. Это, по сути, была тактика спецназовского боя с превосходящими силами противника. Катаясь по снегу, как колобки, скрываясь за сугробами и выныривая из-за них, спецназовцы таким образом оказывались в самых неожиданных для противника местах и поражали их оттуда метким огнем. Могли и ножом, если по какой-то причине стрелять не было возможности. Или даже голыми руками. Вот это и называлось «лепить снеговика».
Дубко подкатился к Остапу Луцику и одним взмахом ножа перерезал ремни на его руках.
– Дядя, ползи за кедры! – приказал он. – Мигом! Жди нас там и не поднимай головы! А то ведь убьют – и не посмотрят, кто ты такой: свой или чужой!
Дубко ничуть не опасался, что Остап Луцик скроется. Куда ему было деваться? Бежать в тайгу себе на погибель? Пробираться на заимку навстречу пулям? Ну так и это тоже была верная смерть. В самом деле: кто сейчас будет разбираться, свой он или чужой? Так что схоронится Остап Луцик за кедрами и, хочет он того или нет, дождется своей справедливой законной участи.
Оставался еще Крук. Он лежал, уткнувшись лицом в снег, и не шевелился.
– Алло, дядя! – Дубко потряс его за плечо. – Ты жив или как?
Крук был жив, и это было хорошо. Потому что от живого иноземного шпиона толку намного больше, чем от мертвого. Живой шпион – это источник ценной информации. Плохо в данном случае было то, что с Круком надо было что-то делать. Он не Остап Луцик и добровольно в плен не пойдет. От Крука можно было ожидать любой пакости. Дубко думал недолго. Он велел Круку подняться – но не в полный рост, а на четвереньки, – после чего приказал прислониться к стволу одинокого дерева и привязал его ремнями к этому дереву.