Да, Крук был мертв. А уж чья пуля его настигла, своя или спецназовская, – поди разберись.
– Конец Круку, – сообщил Дубко, вернувшись в кедрач. – Убила его горячая пуля… Жаль. Многое он мог бы поведать добрейшему Ивану Кирилловичу Голубеву! Да вот…
– Ладно, – сказал Богданов. – Пули – они такие… Тем более что у нас есть в запасе еще один красавец – некто Чорба. Может, хоть он жив… Да, а где же Остап Луцик?
– Да здесь он, неподалеку, – ответил Дубко. – Хоронится в чаще, как зверь. Эй, Остап! Ты меня слышишь! Если слышишь, то покажись!
Остап и впрямь был неподалеку и вскоре показался из-за кедровых стволов.
– Вот он, Остап Луцик, командир отряда народных мстителей! – Дубко вздохнул. – Эх, дядя, дядя! Чего же не жилось тебе спокойно? Между прочим, твоего благодетеля Крука на этом свете больше нет. Настигла его справедливая пуля… Так-то!
– И денег у тебя больше нет, – добавил Богданов. – Ничего у тебя не осталось. Даже семьи и хаты. Во всем ты проиграл…
Глава 17
– Ну и что же дальше? – спросил Дубко.
– А дальше – финальная сцена, – ответил Богданов. – Но чтобы ее сыграть, надо дождаться рассвета.
– Что ж, подождем, – усмехнулся Терко. – Это не беда – ждать рассвета. Это даже приятно и волнительно. Потому что рассвет обычно приносит хорошие новости.
Да, нужно было дождаться рассвета. Есть такие дела, которые лучше делать при свете дня, а не ночью. Потому что ночью все кажется страшнее и безнадежнее, чем днем. Особенно для тех, у кого и так не осталось почти никакой надежды.
Никто не опасался, что до наступления рассвета укрывшиеся на заимке опрометчивые повстанцы и остатки разгромленного диверсионного отряда куда-то денутся. Это было невозможно. Заимка была со всех сторон оцеплена милицией и всем наличным составом Углеградского отдела КГБ. Понятно, что и начальник милиции Караваев, и главный городской чекист Голубев также присутствовали на месте события. Ну и никуда до самого окончания действа не намеревались уходить пятеро бойцов спецназа.
Утро, конечно же, наступило, но наступило оно совсем не так, как ожидалось. Можно сказать, что с наступлением утра нарушились все планы чекистов, милиции и бойцов спецназа. Они рассчитывали с наступлением утра вступить в переговоры с осажденными стихийными вояками и несколькими оставшимися в живых диверсантами. Предполагалось, что это будут короткие и эффективные переговоры. Стихийным воякам покажут плененного Остапа Луцика и скажут: так, мол, и так, ваш самый главный командир – у нас, остальные двое – убиты, так что выходите с поднятыми руками. Никто вас не тронет, да и судить вас не за что, потому что вы не успели еще ни в кого выстрелить из ваших ружей. Хотя, конечно, кто-то и успел – ведь чьи-то пули угодили в дядька Григория и дядька Павла. Так что будем разбираться, а уж там не взыщите. А остальные могут возвращаться в свои хаты к своим семьям и своему хозяйству.
Предполагалось, что и Остап Луцик скажет свое слово. Скажет – потому что куда ему деваться?
Ну а что касается нескольких уцелевших диверсантов, то с ними предполагался особый разговор. «Или немедленно сдавайтесь, или будете уничтожены. Вы пришли к нам как враги, и ваши намерения были враждебными, а потому, как говорится, извиняйте за непочтительное с вами обращение».
Но все пошло не так, как предполагалось. Как только рассвело, стихийные вояки сами запросили переговоров. И вышли на переговоры, да притом не с пустыми руками, а с плененными диверсантами. Всего диверсантов было пятеро. Можно было только догадываться, что произошло ночью на заимке. Впрочем, догадка эта была очевидной. Стихийных вояк было много, диверсантов – лишь пятеро. И вояки взяли диверсантов в плен. Взяли – и теперь хотят передать их в руки властей, надеясь тем самым, что за такой поступок им будет от властей прощение.
– Великое дело – вовремя осознать свою оплошность и раскаяться! – так прокомментировал ситуацию Степан Терко.
– Сам додумался до такой мысли или где-то вычитал? – иронично поинтересовался Дубко.
– Где уж мне самому! – горестно вздохнул Терко. – Я не мыслитель, мое дело – бегать, стрелять, нырять в сугробы и стараться в них не утонуть…
– Ну-ну, не прибедняйся! – улыбнулся Богданов.
Так, балагуря, они подошли к повстанцам. Их было много, никак не меньше тридцати человек.
– Вот – передаем их вам, – сказал кто-то из повстанцев. – Всех, кто остался в живых.
– Больше никого? – на всякий случай уточнил Богданов.
– Никого, – ответили ему. – Остальных вы ночью поубивали…
– А что с Григорием и Павлом? – спросил Караваев. Он и Голубев также были здесь.