Лицо Ловчего не дрогнуло. Он даже не моргнул. Но взгляд… Взгляд будто ощерился пиками.
— Где ты её видела? — тихо спросил он.
— Одним словом и не ответишь, — я вздохнула.
ГЛАВА 21. Дом у Моря
Море смеется, раззявивши пену.
Ракушки, чайки, песок — вот вся сцена,
Мальчики ходят вдоль моря — колени,
Локти, глаза… И внутри — море тени.
Прежде, чем мы ушли от пещеры, Внемлющий опутал её отпугивающими чарами, чтоб никто не вздумал случайно побеспокоить трех спящих внутри.
Мы сами их побеспокоим: завтра, в компании принца Лиссая и дверной ручки. Я предложила хитрость: согласно оной, мы попробуем воспользоваться чудным свойством Междумирья — его десятикратным ускорением — чтобы месяц под "Ф.Д." там превратился в несколько суток здесь.
Мысль о том, что Дахху, Анте и Гординиус будут тремя коконами парить в межмирном белом тумане, звучала сюрреалистично для ребят, но вполне реально — для меня, пережившей подобное на собственной шкуре[1].
****
[1] Помните, я рассказывала, как «провисела» полтора дня в Междумирье в феврале, пока Лиссай провел всего-то три часа во Дворце, пытаясь найти нам сэндвичи? Вот-вот.
****
Я смотрела на собственную идею с невиданным оптимизмом. Ведь, если наша хитрость удастся, значит, я зимой мучалась не зря, а во имя будущей возможности помочь… Люблю, когда неприятный опыт оказывается не просто пощечиной от вселенной или уроком глупости, а ступенькой на пути к какой-нибудь победе. Хотя, если вдуматься, наверное, это всегда так. Просто в момент страданий нам не хватает широты взгляда.
Но — это все завтра.
А пока нам надо разобраться с делами неспящих…
Я пыталась озвучить Кадии и Полыни все те события и вещи, что начали казаться мне связанными воедино. Несмотря на то, что я горжусь системным мышлением, сегодня оно определенно дало сбой. Моя речь напоминала кракена из Моря Ста Мертвецов: оформленное тело в виде рассказа о костре и пленении Мелисандра, а дальше — незримые, расползающиеся щупальца идей, вопросов, неочевидных связей.
Смертоносные, до одури пугающие липучки невидимого кошмара.
— Так, — прервал меня Полынь, когда я, начав с некоего Эрика, упомянутого альбиносом, сразу скакнула к нападению на архиепископа, потом к Хозне, и — к вечернему урагану в столице. («…Ребята, я думаю, Горди пытался вылечить Вира, раненого мной в капелле, с помощью украденного в Башне зелья — альбинос ведь знал, где лежат лекарские склянки, еще со времен наших шуток над мастером Триждыправым! Но зелье не сработало, ребенок умер, и это вызвало у Горди желание предать богиню — и он назначил мне встречу! Однако, когда он увидел Селию — да, там еще и Селия была… Где там? В театре, куда я пошла перед тем, как меня попробовал придушить Теннет, который вернулся из Хейлонда, потому что узнал о…»).
— Так, — повторил Ловчий, жестом пресекая мою взволнованную беготню по участку. — Тинави, я уже понял, что ты уверенно идёшь на Генеральство Умолчаний. Не пикниками едиными, да? — он сощурился. — Хорошо, что у тебя есть версии. Но если мы работаем командой, то нам с Кадией сначала надо узнать чистую фактологию по всем этим делам. И лучше в письменном виде.
Куратор эффектно завершил охранное заклинание: над скалой грянул гром, и весь участок Дахху подсветился волшебством — разноцветные всполохи магии осели на клумбах, как роса. Ловчий удовлетворенно кивнул.
— Я знаю, где поблизости нас точно не потревожат, — сказал он.
Полынь отправил свою кобылку в ведомственные конюшни. Потом все-таки накрыл антидождевым куполом садового тролля: тот опять вылез из-за клумбы и долго, безмолвно пялился на нас круглыми глазами без бровей.
Мы втроем вышли на набережную реки Вострой, которая начиналась прямо за участком. Полынь поманил нас к лестнице, спускавшейся на воду. Внизу на слабых волнах покачивался магбот. Мы втроем запрыгнули в лодку, Ловчий кинул в пасть мясистого цветка восьмушку и, приложив татуировку к доске-навигатору, сказал: «Плавучий рынок».
— Вообще-то, туда пешком было бы быстрей, Полынь, — возразила Кадия.
— Всё под контролем, — пообещал куратор.
С того момента, как я спросила его об одноглазой женщине, он стал еще лаконичней, чем обычно.
Лодочка поплыла по вьющейся лентой реке. Под нами, в отражении глубокого неба, уже нарождался новый день — карминное зарево стирало зарёванную ночь, никак не желающую уступать место свежему, неопытному утру.