Сквозь туман я протянула руку и понимающе сжала принцевы пальцы.
Забавно. Теперь я знаю, что ладони могут передать улыбку.
А потом я все-таки двинула вовне.
— Ну, надеюсь, в этот раз нам повезло! — бодренько крикнула я в попытке сменить настроение на деловое.
Сделала несколько шагов.
Почувствовала, как Междумирье уступает место Миру.
И вскоре заорала.
Потому что — эх, опять не повезло.
Как минимум, не во всем.
ГЛАВА 23. Мечты сбываются
Вот уже семь месяцев загадочный посетитель монастыря не шевелится.
Путешественники, журналисты и ученые со всего мира стремятся прорваться к нему, но монахи не позволяют им этого. «Святость надобно уважать. Тем более, когда столь великой сосредоточенности удалось достигнуть настолько молодому человеку». И действительно: внешность загадочного туриста далека от наших представлений о верующих…
Из статьи журнала «Секреты нашего века».
Я падаю.
Падаю и ору.
Причем сначала я верещу не потому, что меня пугает неизвестность снизу, — нет. Причина моих воплей в другом. А именно: я падаю сквозь плотное марево темных, шуршащих тварей, также летящих, но в отличие от меня — горизонтально.
Испугавшись, что это саранча, я усилила громкость до лопанья перепонок. Потому что в облике саранчи и братьев её уродских представали приспешники Зверя. А Зверь, в свою очередь, был врагом мироздания номер один, никакая Тишь ему в подметки не годится. «Правда, уже мертвым врагом», — сообразилось вдруг, — «Хвала небу, Карлу, ребятам и даже немножечко мне».
Воспоминание о собственных подвигах ревниво сорвало табличку «паника» с повестки дня. Хотя какого дня! Мгновения.
Я пролетела сквозь черную массу, как пушечное ядро, но все ж успела понять: не саранча это. Кожистые, крылатые, пищащие и ушастые твари, с носами-рыльцами, по паре из которых я ударила — случайно — и поэтому они теперь валятся параллельно мне (почему-то с той же скоростью), но в отключке, — это летучие мыши!
А летучие мыши — лучше саранчи, успех.
Но ведь я продолжала падать…
И, судя по тому, что прошло уже секунд пять, а я все еще в процессе, — лечу я свысока, шансов выжить мало, да еще и мышек угроблю; что ж, классно мы вызвались Мела спасать; он бы поржал — горе-герои…
Когда падению пришел логический конец, я уже заткнулась сама, сграбастала мышей за пазуху, закрыла глаза и смирилась.
Но, как оказалось, рано.
Потому что я буду жить: незваный навес из плотного мистрального шелка хватанул меня объятьем.
Я продавила его вниз до треска, а когда пружинистая ткань вытолкнула Страждущее тело обратно, я с большим удивлением услышала по бокам три знакомых вскрика и один потусторонний сип.
Кадия, Андрис, мумия и Полынь — четыре фигурки первопроходцев взмыли в небо синхронно со мной, также оказавшись на огромном поле волшебной ткани, растянутой полосой далеко вперед, сколь хватало обзора. И не успели мы уже впятером шлепнуться обратно на тугой мистралин (из него же шьют форму для тринапа, ага), как снова пришлось взлетать: ведь с неба обрушился принц, сжимающий дверную ручку, как покойные рыцари в склепах сжимают мечи.
Еще раз десять нас швырнуло вверх и вниз — по инерции, сбивая в бранящуюся кучку, а потом колебания неспешно стихли.
…Я лежала на спине и с нежностью смотрела на желтое, странно-цельное небо над головой. Будто нарисовали тушью: никаких тебе облаков, ни перышка.
Хорошо все ж остаться на этом свете.
Я сморгнула слезы, надутые ветром. Прояснившийся взгляд принёс новость: а это не небо, детка!
Это, прах ее побери, стена.
Такая грандиозная, что сдвинула небеса с подмосток. Они теперь во-о-о-н там… Я медленно повернула голову налево.
— Йоу! — вздохнула Андрис Йоукли, обнаружившись у меня под боком.
Лицо Ищейки выражало дивную отрешенность, замешанную на нежданно вспыхнувшей любви к жизни и сильно трясущихся губах. Думаю, я выглядела так же после нашего летуче-адреналинового укола. Ненавижу уколы, кстати говоря.
— Грындец полетали! — раздалось с другой стороны бойкое, восхищенное восклицание. — Чтоб меня в детстве на такой батут сводили, а!
Я снова повернула голову, мимоходом убедившись, что шея гнется, позвоночник цел.
Кадия и Полынь валялись друг на дружке крестом, пытаясь выяснить, где чьи ноги, штаны и ботинки. Лиссай молчал чуть поодаль, и дверная ручка на его груди вздымалась и опускалась в такт дыханию. Мумия, кажется, потратила остатки магии, вложенной в нее Полынью, и теперь лежала смирно, как и подобает тысячелетней покойнице.