Выбрать главу

Общаться с коллегами не хотелось. Эти радужные идиоты пребывали в полном восторге от посольской работы. Строили планы: пять лет тут посижу по контракту, потом три года в Узких щелях, там — Тилирия или Нойшвайн; и так, капля за каплей, будет расти уважение, стаж, зарплата и — свобода перемещений… Дурачки думали, что вершат дипломатические судьбы мира. А по факту — жалко трепыхались, смешно и неуклюже подергивая конечностями в пыльной провинции Южной Четверти.

Впрочем, они выбрали свою работу сами. Их не отвергли, как Гординиуса. Не указали на дверь: ты, мол, недостаточно хорош. Этот факт не способствовал дружбе.

Через пару лет Гординиус всё ж пообвыкся. Взял незаконную, но хорошо оплачиваемую халтурку: стал сопровождать караваны в Мудру, помогал добывать артефакты. Потом и вовсе провернул многоходовочку и подгрёб один небольшой контрабандный бизнес под себя. («Раз уж все считают меня ублюдком, то им я и буду», — рассудил он. — «Кто я, чтоб разочаровывать людей?»).

А на пятый год появилась Она. Та, кто сначала стал отдушиной, потом — начальницей, а в итоге — причиной непрекращающихся ночных кошмаров.

Как-то раз старший посольский маг слёг с тепловым ударом, и Гординиус вместо него понёс квартальные документы иджикаянскому визирю. Дворцовый комплекс Аль-Паламас — величественный и прохладный — давно привлекал альбиноса, и, расправившись с делами, Горди решил погулять там. Он с любопытством бродил среди мозаичных галерей и сердоликовых патио, шлёпал по лазурной воде искусственных бассейнов (глубина — пять дюймов; наполняют ежечасно, ибо вода испаряется), любовался на фламинго, павлинов, слонов и смешно-размалеванных наложниц султана, обвешанных килограммами украшений.

Разморенный жарой, сладкой и вязкой, как мёд, Гординиус опустился на бортик декоративного пруда и, раскрыв веер, стал обмахиваться, разгоняя скуку. Как оказалось, он сел неподалеку от покоев султана. Дюжина охранников с косыми саблями стерегли высоченные резные двери, набранные из лиловой слюды.

Вдруг послышались звуки безобразной ссоры. Кричали двое. Когда ссора стала столь громкой, что уже почти можно было разобрать слова, двери распахнулись.

Из них появилась женщина.

Она была невероятна! Благородный черный ворон среди этих разряженных попугаев. Острая, угловатая, целеустремленная, женщина прошла прочь, не оборачиваясь и не слушая визгливых воплей позади. Она пробормотала сквозь сжатые зубы: «Жирный придурок!» — и Гординиус обомлел, по языку угадав в ней соотечественницу.

— Вы из Шолоха?! — не удержавшись, крикнул он.

Женщина остановилась и гневно обернулась. У неё был только один глаз; второй закрывала изящная серебряная пластина с рисунком речного водоворота. Под глазом чернело клеймо: крест.

Меж тем, в распахнутом зёве дверей появился сам султан: и впрямь достаточно пухленький.

— УВОЛЕНА! — завопил он, топая ногами в атласных туфлях. — УВОЛЕНА-А-А-А!

Женщина смерила его презрительным взглядом, а потом вдруг обидно расхохоталась. Охранники тотчас ощерились саблями. Гординиус втянул голову в плечи, но продолжал с жадным любопытством смотреть на незнакомку.

— И эта страна падёт, — отсмеявшись, холодно сказала дама. Запахнулась в богатую мантию и… Исчезла.

* * *

Тем же вечером Гординиус снова встретил её: на арене для бега жуков.

Женщина стояла в первом ряду, небрежно облокотившись о дощатый парапет. Песчаная трасса была такой узкой, что ездовые скарабеи задевали её боками. Это было сделано специально: чтобы улучшить позицию на треке, жукам приходилось драться, а потом перелетать через трупы соперников. Всадники-иджикаянцы подхлестывали скарабеев кожаными хлыстами и науськивали на стычки.

Зрители свистели и кричали, но незнакомка из Аль-Паламаса стояла молча. Волшебник признал её по этому свойству, которое счёл идеальной грацией, ведь грация — это умение не делать лишних движений.

Гординиус протолкался вперёд. Вместо приветствия он сказал:

— Ненавижу такие развлечения.

— Мне тоже не нравится, — согласилась женщина.

— А зачем же вы сюда пришли?

— Возвращаю вопрос, малыш.

Альбинос нахохлился и выдал:

— Гадкие вещи вызывают эмоций не меньше, чем вещи прекрасные. А мне любые эмоции дороги — я совсем уже скис в этой мерзотной стране.

— То есть ты выяснил, куда я хожу вечерами, и проследил за мной ради остреньких ощущений? — равнодушно «перевела» женщина.

— Я не следил за ва…