— Вот как? — хмыкнула Ходящая. — Я думала, ты повзрослел, а ты просто устал. Интересно.
— Твои тайны от Рэндома интересней. Итак?
— Пха. Напомни, по какому праву ты задаешь мне эти вопросы? — Тишь скрестила руки и откинулась в кресле.
— М-м-м. Не догадываешься?
— Нет.
Полынь посмотрел на нее оценивающе. Потом медленно улыбнулся:
— А ты сама пробовала Прыгать сквозь собственную «глушилку»? — невинно спросил он.
Тишь с сомнением побарабанила пальцами по лаковой ручке кресла.
— Ты хочешь сказать, — протянула женщина, — Он дал тебе больший процент силы, чем мне?
Полынь развел руками и подмигнул, а после замер с совершенно нечитаемой полуулыбкой.
И от неё меня, сидящую в тени от арки, вдруг шарахнуло дежавю.
Эту интонацию Внемлющего — неестественно-скользкую, намеренно-многогранную, — я уже слышала на днях.
Во дворце. С королевой.
Как и тогда, сейчас все слова Ловчего были лишь отражением вопросов, чередой зеркал, призванной запутать собеседника, увлечь в порочный коридор его же собственных реплик и знаний; коридор, в котором можно, при должном старании, разглядеть новую информацию для себя…
Например, про Рэндома, раздающего силу «в процентах».
Моё сердце, которое, казалось, и вовсе не шло последние минуты, вновь начало неуверенно, слабо биться.
Так это снова игра, господин Ловчий?..
Ты только рисуешь предателя, изображая, что Прыгнул сюда сам, а не вывалился из-за кат-ши?
Я с надеждой всмотрелась в куратора.
Полынь, за неимением сидячих мест, стоял, прислонившись к столику, опершись о него обеими руками, отведенными за спину. Он находился лицом к Тишь и боком ко мне. И я, в свете своей последней догадки, перевела взгляд на его ладони.
Там было на что посмотреть. Потому что правой рукой Ловчий аккуратно, медленно полз по столу, нащупывая ключи от клетки Мелисандра. А нащупав, так же плавно и мягко, не отрываясь от разговора, переложил их в свой глухой серебряный кубок…
Ключи беззвучно ушли на дно. Вино неплохо прячет тайны.
Никто, кроме меня, не заметил маневра. В подземелье кипела работа: мумии рисовали («сорок седьмая» — среди них), жертвенные каннибалы стонали по углам, Мелисандр Кес за решеткой упрямо, негромко пел баллады — противился злу, как мог.
Собеседники продолжали лениво грызться, как псы, у которых вместо костей в пасти прыгали вопросительные знаки.
Полынь хмурился:
— Неужели ты готова рискнуть доверием Рэндома ради своего плана? Не кажется ли тебе, что очень опасно расстраивать богов?
Тишь болтала мыском ноги:
— Пха, милый племянник, но ведь речь идёт только про элемент плана, крохотную частицу. В общем и целом Рэндом одобрил его, тебе ли не знать?
— Едва ли он одобрил убийства, м?
— Ты хочешь на меня донести, малыш?
— Ты думаешь, стоит, тётя?
У меня голова взрывалась от их диалога.
Как я поняла, под прикрытием вопросов об «подлом элементе плана» (весьма очевидном — убийство Сайнора просвечивало между строк), Полынь пытался понять, в чем состоит «общий план» — одобренный Рэндомом. Потому что о нем, минуточку, никто из нас ни праха не знал…
А такие вещи лучше брать в расчет перед битвой.
Но сегодня беседа у Ловчего получалась плохо. Коса нашла на камень.
Полынь ходил по кругу: Тишь играла в «болтушку» не хуже, чем он. Архимастер, чтоб её… Еще пять минут в таком стиле — и Ходящая, не будь королева, поймёт, что ей пудрят мозги.
На всякий случай надо подготовиться к драке. Я встряхнула руками, как люблю делать перед волшебством, и мысленно потянулась к унни: «Эй, подруга! Ты ведь рядом?». Но в кистях, странное дело, не почуялось привычной силы. Унни безмолвствовала, не спеша шутить, одобрять, ободрять меня — как делала обычно.
Я неверяще опустила глаза.
ПРАХ!
Нет: праховым пеплом сажи твоей по крышке гроба пройдись, падальщик!
На обоих моих запястьях — вернее, запястьях Ринды Милкис — холодом блестели легчайшие анти-магические браслеты.
Кажется, Полынь гулял по тётушкиной лаборатории в стиле карманника на развале… И перед выходом в зал касался запястий Ринды Милкис не просто так, а по-шулерски навешивая на меня «изящные игрушки».