— Йоу, и знаешь, где они празднуют? — хмыкнула Андрис. — В «Полете бражника»!
Я рассмеялась.
— Буду реабилитироваться в глазах хозяина таверны, — торжественно заявила Кад.
Вдруг Анте Давьер, дотоле молчавший, поднялся с койки и поманил меня пальцем:
— А теперь, Тинави, пройдёмте со мной, — сказал он донельзя официально.
И через высокие стеклянные двери вышел на балкон, опоясывающий больничный корпус дворца. Под хитрыми взглядами друзей — они пялились на меня очень лукаво, все они, даже Дахху, в принципе лукавством обделенный, — я непонимающе проследовала за Теннетом.
В лицо плеснуло ароматным ветром, пахнущим сливами и хвоей. Лес покачивался на золотых волнах подступающего заката, и розовато-синие колодцы неба в разрывах персиковых облаков смотрели на нас загадочно. Шолох снова полнился спокойствием и красотой.
Подойдя к Анте, который облокотился на перила и теперь старательно пытался зажечь мятую сигарету (весенний ветер был категорически против), я вдруг увидела, что мужчина не стоит, а… Парит.
Левитирует в двух сантиметрах над мраморным полом.
— Да ладно?! — неверяще выдохнула я.
И почувствовала, как искренняя радость за Теннета затапливает душу. Кажется, мы окончательно сроднились с этим гадом. Радуюсь, как за себя.
Падший хранитель с удовольствием, неспешно выдохнул искристый дым. Потом вытащил из-за борта пиджака хрустальный витиеватый пузырек, открутил крышечку, наполнил ее электрически-синей жидкостью и протянул мне.
— Пейте!
Я аж назад отступила. Анте нахмурился:
— Быстрее, Тинави. Пока я не передумал.
— Откуда это у вас?
Давьер задумчиво побултыхал синей штучкой, переливающейся, как блестки, утопленные в слезах наяды.
Хранитель объяснил:
— Рэндом оставил. Он расковырял мой кокон, запихнул флакон спящему мне в зубы, будто яблоко — утке в задницу, и снова меня запечатал. Знали бы вы, как у меня затекла челюсть, — хранитель, морщась, пощупал небритые скулы.
А потом еще раз настойчиво протянул мне крышечку с синим зельем.
— Нэт, вы сейчас серьезно? — почему-то шепотом спросила я.
— Полной силы у меня всё равно не будет, раз четверть отдана инграсилю. А так: каплей больше, каплей меньше — мне без разницы, а вам полезно. Главное, чтобы магия работала, не лежала без дела, как весь прошлый год.
Я всё еще мялась.
Теннет презрительно фыркнул:
— Даже Дахху быстрее решился.
— Дахху?!
— Я давно ему обещал.
— Вы кровь ему обещали!
— Это если б я вошел в полную силу. А так — увы — от моей крови ни горячо ни холодно никому, кроме группы «АБ». Я теперь котёнок, а не тигр. Впрочем, забудьте. Не хотите магию — не надо. Найду других желающих.
И я тотчас закинула крышечку в себя.
— За вас, — прохрипела, откашливаясь. Потом вдруг сообразила: — О, прах! Я что, теперь буду жить вечно?! А можно для Кадии еще оставить? И для Полыни? И для всех?
Теннет поморщился:
— Давайте я как-нибудь сам разберусь с подарками? И не психуйте. Пока что здесь просто магия, как была у вас раньше. Сырьё. Это принц про бессмертье заливает?
— Да.
— Рановато. Так, Тинави. Ликвидацией вашей безграмотности займемся на следующей неделе. Жду у себя в понедельник в шесть.
— Вечера?
— Господи! Утра! Возьмите блокнот и писчее перо, начнём с азов космогонии, потом рассмотрим основные философские….
Я взбудоражено перебила:
— Вы действительно будете меня учить?
— Судя по всему, для начала — воспитывать, — Теннет закатил глаза.
— Прием-прием! — в голове вдруг возникли теневые блики. — Прием, Тинави! Ты тут?
— Тут, — улыбнулась я.
— Ура-а-а-а!
И тотчас по всему телу разлилась такая сумасшедше-ликующая щекотка, что я не выдержала и расхихикалась.
Так мы и стояли: Теннет, парящий в двух сантиметрах над полом, курящий и благосклонно смотрящий на город в лесу; и я, дико ржущая от вдохновленного трепа бликов в своей голове.
Над пока еще ясным небом зажигались ранние, любознательные звезды — одна за другой.
Несмотря на то, что ребята выстроили грандиозные планы по ночной дворцовой вечеринке («А когда все уснут… Пролезем в сокровищницу и померяем короны…»), я ближе к полуночи собралась по делам.
Сначала я забрала у госпожи Бланкет-Кес своего филина. Марах, откормленный на блинчиках, стал весить вдвое больше. Мы шли сквозь туманный город, затерянный меж золотых огней — то фонарей, то звезд, то чьих-то глаз, — и птица сыто сопела у меня на плече, изредка клекоча и перетаптываясь. Я старалась быть плавной и тихой, чтобы не мешать Его Пухляшеству спать.