По щекам Сайленс текли слезы, встречный ветер холодил лицо. Дочь у нее на руках сотрясали предсмертные судороги. Если она умрет так, то станет тенью.
— Не покидай меня! — крикнула Сайленс в ночь. — Пожалуйста. Не покидай…
Из-за спины донесся протяжный скорбный вопль. Тени настигли Реда, и вопль оборвался. Тени вокруг Сайленс замирали на месте, их глаза наливались красным.
Кровь. Красные глаза.
— Ненавижу тебя, — прошептала Сайленс на бегу. Каждый шаг был пыткой. Возраст давал о себе знать. — Ненавижу тебя! За все, что случилось со мной. Со всеми нами.
Она не знала, к кому обращалась: бабке или Запредельному. Часто они сливались у нее в уме. Неужели она не осознавала это раньше?
Сайленс продиралась вперед, по бокам хлестали ветви. Неужели впереди свет? Постоялый двор?
Вокруг раскрылись сотни красных глаз. Выбившись из сил, Сайленс споткнулась. Уильям-Энн казалась тяжелой охапкой веток. Дочь трясло, ее глаза закатились.
Сайленс достала остатки серебряной пыли. Хотелось высыпать ее на Уильям-Энн, хотя бы немного облегчить боль, но она точно знала, что это бессмысленно. Сквозь слезы глянув вниз, она обвела их обеих маленьким кругом из серебра. Что еще ей оставалось?
Уильям-Энн, хрипя, билась в конвульсиях и цеплялась за руки матери. Тени, чуя кровь и плоть, слетались десятками.
Сайленс крепче прижала дочь. Нужно было все-таки забрать кинжал. Уильям-Энн он бы не исцелил, но, по крайней мере, она могла бы сражаться.
Без кинжала, да и вообще без всего ей не справиться. Бабка была права с самого начала.
— Тише, милая… — прошептала Сайленс, зажмурившись. — Не бойся.
Тени бросались на ее хрупкий барьер, сыпя искрами. Сайленс открыла глаза. Одни отступали, другие налетали, ударяясь о серебро. Красные глаза подсвечивали корчащиеся черные силуэты.
— Лучик солнца, — шептала Сайленс, с трудом выдавливая из себя слова, — ночь прогонит.
Уильям-Энн выгнула спину и затихла.
— Засыпай… моя… малышка… Пусть исчезнут твои слезы. Тьма окружит нас, но все же… мы когда-нибудь проснемся…
Как же она устала.
«Нельзя было позволять ей идти со мной».
Но тогда Честертон ускользнул бы, а ее наверняка убили бы тени. А Уильям-Энн и Себруки попали бы в рабство к Теополису, а то и хуже.
Выбора не было, как и пути назад.
— Зачем ты отправил нас сюда? — крикнула она, подняв голову к небу. Ее окружали сотни сияющих красных глаз. — В чем смысл?
Ответа не последовало. Как и всегда.
Впереди, сквозь нижние ветви деревьев действительно виднелся свет. Сайленс не дошла до постоялого двора всего несколько ярдов. Она умрет, как и бабка, в паре шагов от дома.
Серебряный барьер исчерпал себя. Сайленс моргнула, баюкая Уильям-Энн.
Эта… эта ветка прямо перед ней. Какая странная форма. Длинная, тонкая, без листьев. Совсем не как у ветки. Скорее это…
Арбалетный болт.
Когда Себруки выстрелила из арбалета, болт застрял в дереве. Сайленс вспомнила, как этот поблескивающий наконечник был направлен на нее.
Серебро.
Сайленс Монтейн с грохотом вломилась на постоялый двор через заднюю дверь, волоча за собой иссушенное тело дочери. Доковыляла до кухни, едва передвигая ноги, и выронила болт с серебряным наконечником из усыхающей руки.
Кожа стягивалась, тело увядало. Когда сражаешься с таким количеством теней, от иссушения никуда не деться. Арбалетный болт лишь помог расчистить путь, и она прорвалась в последнем отчаянном рывке.
Сайленс почти ничего не видела сквозь слезы. Все равно казалось, что глаза сухие, словно она добрый час простояла на ветру, не смыкая век. Моргать и шевелить губами удавалось с трудом.
У нее ведь была… пыль?
Мысль. Воспоминание. Что?
Она действовала не думая. Банка на подоконнике. На случай прорыва барьера. Одеревеневшими пальцами Сайленс открутила крышку, ужаснувшись, как они выглядят.
«Умираю. Я умираю».
Она макнула банку с серебряной пылью в бочку с водой и проковыляла к Уильям-Энн. Упав на колени, вылила на нее почти всю воду, остаток дрожащей рукой плеснула на лицо.
«Пожалуйста. Пожалуйста».
Тьма.
— Нас послали сюда, чтобы мы стали сильными.
Бабка стояла на краю утеса над морем. Ее седые волосы развевались на ветру, как шлейфы-лохмотья тени.
Она обернулась к Сайленс. На обветренном лице блестели капли от грохочущего прибоя.
— Нас послал Запредельный бог. Это часть его замысла.