В роли Нины Сергеевны у Райзмана я хотела пластически осязаемо показать разницу существования на сцене и в жизни. И там и там своя особая жизнь, не пересекающаяся. Неряшливая, стареющая женщина, с мелкими хозяйственными заботами, постоянно забывающая текст роли на репетициях, и она же — красивая, молодая, темпераментная в спектакле,
А в «Повести о неизвестном актере» в роли Светильниковой я пыталась сыграть актрису, которая еще не нашла своего места в искусстве и, может быть, никогда его не найдет, может быть, и таланта-то у нее нет, а она ломает жизнь и себе и другим, а может быть, просто к ней еще не пришла удача, известность, когда талант, заложенный в тебе глубоко, как бы проявляется в благоприятных обстоятельствах, как проявляется негатив от соприкосновения с химическим веществом.
Во всяком случае, в этих трех разных характерах я пыталась по черточкам показать то, что их объединяет, и то, что есть у каждого актера — любовь к своей профессии, без которой они уже не могут жить.
* * *— А каковы ваши отношения с партнерами?
— Мне грех жаловаться. Я играла и играю с прекрасными актерами в кино. В театре мы много лет работали вместе с Высоцким. Сегодня я люблю играть с Золотухиным, это очень тонкий актер. С Димой Певцовым в «Федре». Люблю «Вишневый сад». Я видела разные постановки этой чеховской пьесы — стреллеровскую, две бруковские, многие другие. Но самая интересная, на мой взгляд, по замыслу — эфросовская. Замысел Анатолия Васильевича просто гениален. Когда не стало Высоцкого, мы долго не играли этот спектакль, но по просьбе БИТЕФа все же восстановили и показали в Белграде. Исполнение было уже иным — какие-то ошметки от прежнего, и все же постановка получила на фестивале первую премию.
— Как вам удается не поддаваться всеобщей суете и оставаться самой собой?
— Наверное, потому, что я всегда была в театре на обочине, мало с кем общалась. У меня нет друзей среди актеров. Актеры мало дружат между собой.
— А вообще друзья у вас есть?
— Кого-то уже не стало, кто-то уехал…
— У Иосифа Бродского есть такая строфа: «Одиночество учит сути вещей, ибо суть их то же одиночество». Эта тема волнует театральный мир со времен «Гамлета».
— Меня в «Гамлете» волнует другое — тема иррационального в этом мире. Та жизнь, которую нам не дано ощущать ни нашими пятью чувствами, ни нашим сознанием. Гамлет рождается заново после встречи с Призраком, то есть после встречи с иррациональным миром. Он соприкоснулся с чем-то неведомым для себя, и это его изменило — родился тот Гамлет, который и интересен нам вот уже несколько веков. «Порвалась связь времен» — не социальная, а космическая. «Зачем же я связать ее рожден?» И в этом вопросе есть уже утверждение.
Мне тоже хочется понять, что там, за «закрытой дверью», что нам не дано понять сознанием, но что подсознательно мы все же ощущаем.
Вспомните отца Сергия у Толстого. Его рассуждения перед гробом о рождении и смерти. И что нас ждет там, за этой чертой. Если Бога нет, то за чертой — пустота. Человек рождается, чтобы умереть, и все? А если за чертой — Бог, тогда земная человеческая жизнь — только часть иной жизни. Значит, нужно готовиться к той, вечной. Ответа на эти вопросы нет. Но есть вопросы, и именно они удерживают от бездны, от вседозволенности.
— Вы давно к этому пришли?
— Думаю, с детства. Бабушка была очень верующим человеком, старообрядкой.
— В своих книгах вы пишете, что актер сам себе судия, Как вы считаете, что вам больше всего помогло в жизни?
— Наверное, упрямство. Знаете, лет до 35 — 40 меня что-то несло. Какая-то внешняя сила. Несло ощущение, что все будет хорошо. У меня были ужасные неудачи. В театре я еще не нашла себя, мне давали неинтересные роли или вообще не давали. В кино я не сразу стала сниматься. Все было сложно. Но внутри жила абсолютная уверенность, что все равно все будет. Как будто кто-то меня по жизни несет. Как птиц. Им только нужно найти течение ветра, а потом сложить крылья и лететь по его направлению. Однако, к сожалению, я многое пропустила в личной жизни, мимо меня пронеслось много интересных людей.
— А что бы вам хотелось в личной жизни?
— Большой семьи, много друзей, открытый дом.
— У вас закрытый дом?
— Нет, он открытый, но в него мало кто приходит.
— Вы сами не хотите этого?
— Да, так сложилось. Я человек закрытый, и это все ощущают. Да и мне, видимо, люди не так уж нужны. Особенно новые. Но талантливых людей люблю. Особенно актеров.
— У вас есть любимые актеры?
— Да, очень много. Но я не люблю злой талант. Думаю, что такого даже не бывает. Я тоже верю, что гений и злодейство несовместны. Или Зло в конце концов убивает талант. Мне повезло — я работала со многими прекрасными актерами. В кино и в театре, Я люблю наблюдать за их работой как бы со стороны, глазами зрителей. Люблю смотреть, как они гримируются, как разговаривают с другими актерами, как ведут себя на съемочной площадке, во время отдыха.
Очень часто про людей — мастеров в своей профессии говорят: «Он — Артист». В том смысле, что Артист — это человек, который в совершенстве овладел своей профессией.
И. M. Смоктуновский
Вот уже третий месяц я терзаю Иннокентия Михайловича различными вопросами. Мы работаем вместе — снимаемся в двухсерийном телевизионном фильме «Дети солнца» Горького, и я пользуюсь этим случаем — спрашиваю обо всем, что приходит в голову. Мы и раньше работали на одних и тех же фильмах — и в «Чайковском», и в «Выборе цели», и в «Тиле Уленшпигеле», и в «Живом трупе», а в «Степени риска» я даже играла его жену, но в кадре ни разу не сталкивались…
Правда, много-много лет назад мы вместе дня два репетировали сцену из «Гамлета»: он — Гамлета, я — Офелию… Меня вызвали на «Ленфильм» как раз в то время, когда я сама репетировала роль Гамлета в театре имени Маяковского. Бросив все дела, я помчалась в Ленинград, по дороге соображая, как Козинцев мог догадаться о моем Гамлете? Оказывается, вызывали на Офелию… Любопытство удержало меня тогда на те два дня репетиций в Ленинграде, но до сих пор сохранился комплекс перед Смоктуновским за неудачное «чириканье» несвойственной мне роли и желание доказать, что «могу»…
* * *— Иннокентий Михайлович, вы не помните, как репетировали со мной в «Гамлете»?
— Нет… Впрочем, что-то припоминаю… Это была репетиция в комнате, а почему не было кинопроб — не знаю… Хотя потом, читая вашу книгу, где вы пишете, что хотели играть Гамлета, — посмеялся. Забавно, дружочек, вы это написали: очень наивно браться женщине за эту роль.
Я не спорю… Продолжаю спрашивать:
— А как вы относитесь к своему Гамлету?
— Тогда этой роли были отданы не только силы и опыт, но и кусок жизни. Отданы трепетно, с сердцем, душою. Извините, что банальные слова говорю, но это так и есть. Когда фильм был уже снят, то казалось, что можно было сделать лучше, тоньше… Но я был в работе предоставлен самому себе. Режиссер с самого начала сказал, что хочет выявить мою индивидуальность, поэтому разрешил мне делать, что хочу. Жена меня успокаивала: «У тебя помощник хороший». — «Кто?!» — «Шекспир»… Однако драматургия — это метафизическая основа, а мне был, конечно, нужен критический взгляд со стороны. Но я сделал то, что я мог сделать на том отрезке моей жизни. И потом — я сыграл Гамлета в том возрасте, в каком его нужно играть. Лоуренс Оливье спросил меня (это было в 66-м году): «Сколько вам лет?» — «42 года». — «О, успел. Повезло! Потом сердце не выдерживает такой нагрузки»…
* * *Сколько лет шекспировскому Гамлету? В пьесе возраст прямо не указан… Но роль была написана для актеpa Гаррика — полноватого и в то время уже пятидесятилетнего человека, «Наш сын тучный и страдает одышкой», — говорит про Гамлета Клавдий.
В те времена закон театра требовал непрерывности времени в драме (а это предполагало совершенно другую сценическую условность). Пьеса не была разделена на акты. У Шекспира, например, нет прямого ответа на вопрос: сколько реального времени проходит с момента появления Тени до смерти самого Гамлета? Можно только догадываться, что, видимо, около 10 лет: в начале пьесы Гамлет — студент Виттенбергского университета, а в конце пьесы могильщик говорит, что принцу сейчас ровно 30.