Вечером, когда все уснули, Джунаид-хан долго лежал в темноте с открытыми глазами, перебирая в памяти все, что пришлось увидеть и услышать в пути.
Неспокойно нынче в Афганистане. Какой тут покой, когда два коня залягались — англичане и немцы. Правду говорят, два дервиша на одной подстилке улягутся, два шаха и на всей земле не уместятся. Да и в народе смута, голытьба глаз не отрывает от Советского Туркестана, где большевики раздали байские земли, и в родном селе Бедиркенте его, ханские, угодья отвели под колхоз. И в самой королевской семье разлад, вот-вот, гляди, старший сын Надир-шаха свергнет отца и воцарится на престоле. Обошлось бы без отцеубийства. Дурной пример, как черную оспу, ветром разносит… Вообще-то не мешало бы самую малость проучить короля, чтобы смилостивился к туркменам, живущим на афганской земле. Не то им и дыхнуть нельзя, налогами давят — смотри, скоро всех туркмен афганцами запишут, на родном языке не всюду заговоришь…
Джунаид-хан перевернулся на другой бок, пытаясь уснуть. Завтра трудный день: впереди — Кабул, встречи, обеды, беседы… Хорошо бы без выкрутас, а то каждый куражится — устал хан от таких игр. Живо представил перед собой Сейид Алим-хана: поди, все такой же круглый да гладкий, как откормленный кот, наверное, как и прежде, не расстается с царскими эполетами генерал-адъютанта — о, страсть как любил ими щеголять! Всю жизнь пытался удержать в одной руке два арбуза: то подлизывался к падишаху, то становился на задние лапки перед англичанами. Недаром на него обижался Ибрагим-бек. Вот это джигит! Высокий, плечистый, с короткой сарбазской бородой. Взглянет, будто кинжалом пронзит, но упрям как осел. Погубит его характер.
Джунаид-хан встрепенулся — за окном мелькнула тень. Кто это? Уж не подослал ли Кейли убийц? За что? Может, пронюхал о Мадере? Откуда? Немцы народ деловой, солидный, без них даже шахиншахская династия теперь и шагу сделать не смеет, англичанам они давно пятки отдавили, даже в иранском правительстве своих людей расставили, до афганцев добрались, глядишь — и ставленников Кейли вытеснят.
Снаружи что-то завозилось — рука Джунаид-хана невольно потянулась под подушку, к прохладной рукояти маузера. Да это же стража, нукеры, их еще с вечера расставил Эшши! Хан подосадовал на себя: стареешь и труса праздновать стал…
Но сон, проклятый, не шел, в голову продолжали лезть какие-то путаные мысли… Кто приедет — Лоуренс или Кейли? Когда в Афганистане вспыхнул мятеж этого самозванца Бачаи Сакао, провозгласившего себя афганским эмиром, то Лоуренс отирался здесь. И года не прошло. Джунаид-хану вовсе не было жаль сверженного с трона и бежавшего в Италию Амануллу-хана. Поделом собаке! В двадцать первом с Советской Россией дружественный договор заключил, к Ленину послов своих снарядил… Показалось мало, и в двадцать шестом с Советами еще один договор подписал — о нейтралитете и взаимном ненападении. Это тогда, когда он, хивинский владыка, загнанным зверем метался по Каракумам, бился, как шип, выброшенный на амударьинский лед. Выскочка Бачаи Сакао продержался недолго, как пришел, так и ушел. Его сменил Надир-шах — не обошлось без англичан.
Завтра, если будет угодно аллаху, Джунаид-хан увидится с Надир-шахом, новым королем Афганистана. Встретится и с англичанами. Но какой Кейли, к шайтану, англичанин? Большеротый, волосатый, как обезьяна… Полковник британской армии, он был родом из Львова, сыном владельца ювелирного магазина, крупного коммерсанта. Перед первой мировой войной Кейли — его тогда звали Изей Фишманом — по воле отца поехал в Лондон, но война, то ли еще что-то помешало ему вернуться на родину. Там он женился на богатой англичанке, принял британское подданство и взял фамилию тестя, матерого разведчика Интеллидженс сервис, друга военного министра Уинстона Черчилля.
Настоящий Кейли разглядел в своем зяте незаурядные задатки шпиона — хитер, изворотлив, владеет языками, много поездил по России, бывал в Туркестане, знает обычаи, нравы тамошних народов. Это была находка. И вот уже новоявленный Кейли, покидая берега Туманного Альбиона, устремляется к берегам желтых миражей, чтобы помочь своему коллеге Томасу Эдуарду Лоуренсу, носившемуся с идеей создания на арабских землях «первого цветного доминиона» в составе Британской империи. Но Кейли мыслил крупнее и масштабнее своего шефа: надо пристегнуть к «цветному» еще и «желтый доминион», куда вошли бы территории Афганистана, Ирана, Турции, Хивы, Бухары, Туркестана. Пусть мусульмане называют эти земли как угодно — Ираном или Тураном, но они обязательно должны быть под протекторатом Англии. Эту идею поддержал сам Черчилль.