Придя домой, я села на постель. Надо побыть одной. Я размышляла. Да, Камланн силен, но не я ли накануне говорила Бедиверу, что крепость — не более чем терновая живая изгородь, не очень-то надежная защита для слабого маленького костерка, который мы зажгли. Этот образ не отпускал меня. Чем был Камланн двадцать лет назад? Крепостью Императора Британии, императора только по названию, и власти у него было не сильно больше, чем у любого мелкого короля. А сто лет назад?
Поросший травой холм, населенный лисами, зайцами и кроликами. В то время крупными считались такие города, как Баддон и Сирисбириг — Аква-Сулис и Сорвиодунум. Их жители еще помнили, как уходили римские легионы, наверное, они даже думали, что Рим еще силен. Он действительно еще стоял, «вечный город», как называли его некоторые, только начинавший догадываться, насколько близко подобралась к нему Тьма. Я вспомнила разрушенный Вал на севере и голые холмы за ним. Вот Вал был реальностью, а Камланн, в лучшем случае, ее тенью, защищавшей несколько небольших территорий. Слабая защита. Мордред вполне способен вызвать ураган, который сметет его с лица земли.
Мы в ловушке. Мордред обложил нас со всех сторон и натравил на нас время, как охотника с собаками на логово зверя. Я не видела выхода, но и Артур не видел, несмотря на свою способность прозревать будущее. И Бедивер с его храбростью ничего не может сделать. Разве что… Только я не могу этого допустить. Сколько раз я думала об этом за четыре года, прошедшие с момента появления Мордреда. И каждый раз с отвращением отбрасывала эти мысли.
Но дальше так продолжаться не может. Мордред перессорит всех со всеми и уничтожит все, выстроенное с таким трудом. В Братстве уже пролилась кровь. Бедивер на этот раз опередил его, до убийства не дошло, и слухи не успели родиться. Теперь Мордред задумал кое-что посерьезнее. Выставить Артура бесчестным человеком, поселить еще большее недовольство в Братстве, внести раскол между моим мужем и его королевством. А дальше? Гражданская война, в которую втянется вся страна. Кровопролитная война. Жестокая. Возможно, нам удастся пережить клевету; возможно, удастся заставить Мордреда совершить какую-нибудь ошибку, но с каждым днем надежда на это становилась все слабее. У Медро были факты, и он знал, как завоевать сторонников. Я боялась этого с тех пор, как он приехал в Камланн. И что теперь? Мы измучены слухами, раздорами, постоянными заговорами. И подумать только, все это могло бы закончиться разом, легко и просто, если бы Мордред тихо скончался.
Я отчетливо вспомнила случай, произошедший много лет назад. Тогда я помогала хирургу Грифидду ухаживать за больным лихорадкой. Больной лежал у него дома, как Горонви сейчас. Я словно вижу, как лекарь склонился над мужчиной, измерил его пульс и недовольно пробормотал что-то. Он снял с полки одну банку — глиняную банку с синей глазурью и нацарапанной на ней неровной буквой «Н». Отлил из банки немного темной жидкости в чашку с водой и дал пациенту, попутно объяснив, что это замедлит ритм сердца и снизит жар.
— А что это? — спросила я.
— Болиголов, — коротко ответил он.
— Но это же яд!
Он кивнул и фыркнул.
— Много вещей на свете способны убить. Например, медовуха в больших количествах. А вот это, — он поднял чашку, отмеряя пальцем уровень жидкости, — как раз подходящая доза для крупного человека, больного лихорадкой, такого, как наш друг, и может спасти ему жизнь. Половина этого количества способна убить мужчину или женщину. Увеличим. — Он положил на чашку два пальца. — Вот столько — будет как раз. Добавь еще на два пальца — пациент заснет, а потом, почти наверняка умрет. Но пользоваться раствором надо осторожно. Лучше добавлять в медовуху или крепкое вино, иначе горечь несусветная.
— Интересно, — сказала я. — А мне думалось, если надо кого-нибудь тихонько отравить, лучше воспользоваться кровью жабы.
— Сказки! — фыркнул лекарь. — Кровь жабы никого не отравит, в лучшем случае, испортит вкус того, во что ее добавили. Полагаю, не один обед испортили таким образом.
Все равно мне скоро придется навестить Горонви. Лежит он дома у Грифидда. Я прекрасно помню, как выглядит та глиняная банка. Отлить четыре меры в мою итальянскую стеклянную флягу — легко. Она у мня под постелью. А потом, когда буду наливать сидящим за высоким столом, подмешать снадобье и подать Мордреду. Нет, не так. Тогда пришлось бы выплеснуть остатки, а это подозрительно. Лучше подождать, пока в кувшине не останется меда на один кубок, вот тогда можно добавить средство и налить Мордреду. Ближе к концу вечера, когда он уже изрядно наберется, чтобы не обращать внимания на вкус. К этому времени и остальным будет все равно, что там и откуда кому наливают. И факелы пригаснут к вечеру. Никто не заподозрит отравление, если все пили одно и то же. И Мордред отправится домой, а потом умрет во сне, без мучений. Может, выпил чрезмерно, может, сердце остановилось (даже с молодыми так бывает). А уж пышные похороны мы ему обеспечим. Вся крепость будет в трауре. Он так и не поведает никому свою главную тайну. Слухи прекратятся. Трещина в Братстве постепенно затянется. Будем строить Империю дальше. Ну не абсурд ли, позволить одному темному колдуну разрушить все то, что было выстрадано великим трудом, кровью и болью? Позволить угаснуть последнему свету на темном Западе?