- У тебя будет шанс меня отблагодарить, если до того момента ты не сочтешь эту благодарность лишней. - Джина заглянула в его глаза в попытке прочитать те мысли, что в единственное мгновение пронеслись в его голове. Дрожь пробежала по спине Джеймса, и он отступил на шаг, сдаваясь под ее взглядом.
- Ты вытянула меня из мрака, подобно альву, протянувшему руку оступившемуся. - произнес он тихо.
- Альву? - Джина странно посмотрела на него, и во взгляде ее он почувствовал осуждение и насмешку. - Чем же я тебе напоминаю осколок льда?
- Ты знаешь, я имел в виду не это. - холод пробирал Джеймса до костей, и оттого тело его содрогалось, придавая болезненность его и без того жалкому виду.
- Сердца альвов не принадлежат ни этой планете, ни этим людям. - Джина рассматривала лицо Джеймса в попытке проникнуть взглядом под его кожу, так, словно искала внутри него то, чего никак не могла уловить на поверхности. - Единственное, к чему они стремятся - это возвращение домой. Они — не более, чем бледный и матовый лед, тонкая пленка чистоты, скрывающая под собой пустоты.
- Значит, моей единственной надеждой все это время был лед? - Джеймс опустил глаза, и боль разлилась по его замерзшему телу.
- Когда наступают холода, ты можешь по нему идти. Только не пытайся растопить его теплом своего тела, иначе он поглотит тебя, и ты уйдешь под воду. - Джина прикоснулась кончиками пальцев к груди Джеймса, ощущая биение его сердца под тонкой оболочкой плоти.
- Я хочу знать, кто ты. - прошептала она. - Но не могу дотянуться до истины. Нити правды ускользают из моих рук.
- И что ты видишь? Что-то ведь ты видишь во мне?
- Да. - Джина отстранилась, отодвигаясь в тень. - Но я боюсь, что ошибаюсь.
- Не уходи. - Джеймс протянул руку вслед за тенью, и пальцы его скрылись в пласте полумрака. - Мы встретимся еще, ведь так? - спросил он, наблюдая за тем, как Джина медленно уходит прочь.
- Я сама тебя найду. - ответила она и скрылась в бесконечных каменных гранях переулка.
Джеймс, содрогаясь от холода, вернулся в свой номер и закутался в одеяло с головой, отчаянно пытаясь согреться, и тело его источало болезненный жар, и в какой-то момент он осознал, что бредит. Слабость разлилась по его конечностям вместе с ощущением тепла, вплетенным в одно полотно с горечью. Он глядел в потолок, и губы его шевелились, но он не слышал собственных слов. Ледяная вода снова и снова смыкалась над его головой и призраки тьмы кружили над ним, и он различал, как они шепчут ему на ухо его имя, и новая волна боли парализовала его конечности.
Не в силах более принимать свою жизнь, Джеймс с содроганием подумал о смерти: он знал, что, как только сердце его остановится, его тут же затащат в самые глубокие подземелья и будут до бесконечности рвать на части, доставляя боль, едва ли с чем-либо сравнимую. Он чем-то мешал им, тем белокожим призракам, прекрасным демонам и странным и грозным древним существам, о которых так часто вели разговоры его тюремщики. Они точили его кости, обжигали его плоть и упивались кровью, беспощадно рвали кожу и пронзали насквозь каждую частицу его истерзанного тела. И Джина знала об их существовании, но скрывалась ли она от них или же вела охоту — это оставалось пока не ясным, но сомнений в том, что это были и ее враги, у Джеймса не оставалось.
Он явно ощущал незримую связь с Джиной, такую, словно бесконечные века соединяли их, но необозримая пропасть длиной в тысячелетия разорвала однажды цепи, которыми они были друг к другу прикованы. Он ощущал ее как нечто близкое его душе, как часть собственных запертых воспоминаний, как часть его ушедшей в небытие жизни. И если она ощущает его так же, как он ощущает ее, то здесь не может быть ошибки.
В попытке на время выкинуть из головы образ Джины, Джеймс закрывал глаза и обращался с мольбой к далеким и недоступным звездам, и мерцание их отвечало ему тихо на древнем языке, и порой казалось ему, будто словам его внимают с сожалением, с сочувствием, и кто-то простирает к нему руки и снимает прикосновением света его извечную боль. Но он был не в их власти. Силы, что скрывались в недрах земли, были ближе к нему, чем спасение, и только они и могли управлять им. И, покорно склонившись перед властью извечной боли, он оставлял борьбу, не в силах сопротивляться. И если для него сейчас существовало спасение, то скрывалось оно в глазах спасшего его от чернильных призраков демона.