За окном снова моросило, как все эти дни. Видимый кусок неба над платформами — от элеватора до крыши центрального здания — с самого утра выглядел грязно-серым, словно в нем не переставая мыли кисти.
«Унылый фон всего этого дня…» — подумал Денисов, набирая номер. С другой стороны, он знал, преступления как раз и раскрывались в такие дни — скучные, невыразительные. Он скользнул взглядом по плану предстоящих на день мероприятий — от встречи с судебным медиком-экспертом до возможного визита к домашней работнице Сазоновых.
— Ти-ти-ти… — Номер Лины был занят.
«Звоните мне?» — Денисов положил трубку. В ту же секунду раздался звонок.
— Там этот носильщик, Сальков. Он на допросе у Королевского… — Звонил Бахметьев. Приказание носило характер просьбы. — Лучше, если сам доведешь с ним разговор до конца. У Королевского не пошло.
— Сейчас?
— Да, я сказал, чтобы его привели. Пока пистолет не уплыл. Потом снова передашь следователю. — Бахметьев положил трубку.
Носильщик уже входил в кабинет, его сопровождал Ниязов.
— Привет. — Сальков протянул руку, он проверял свое процессуальное положение: сотрудники милиции не обменивались рукопожатиями с задержанными, лишь со свидетелями.
— Привет. — Ладонь Салькова оказалась вялой, почти не напряглась в пожатии, да это и неважно было: встреча с Денисовым его не порадовала.
— Я не нужен? — Младший инспектор пошел к двери.
Денисов набрал номер в надежде, что он снова окажется занятым. Трубку сняла Лина:
— Я слушаю.
— Так неудачно получилось вчера. Да и утро кувырком. Ты извини. Как дела?
— Знаешь сам.
— А все-таки?
— Ты не один? — Она тонко чувствовала его. Даже по телефону.
— Был, пока набирал номер.
— Спешишь?
— Работы много.
— Занят — не звони! — Разговор получился тягостным для обоих.
Носильщик обо всем догадался, смотрел понимающе.
— Как Наташа? — Был один только способ призвать Лину к порядку.
— Тебя это волнует? Когда брала из сада, сказали: «Из носа шла кровь после обеда…» Второй раз! Сейчас и в начале лета. А мы врачу показывали?
— Может, перегрелась?
— Ну, Денисов, ты даешь! — На том конце провода Лина тоже была не одна, разыгрывала маленький спектакль. — «Перегрелась!» На улице холодина, того и гляди снег выпадет!
— Не понимают! — посочувствовал Сальков, когда Денисов положил трубку. — Моя Татьянка точно такая. Все они.
— В какой момент ты обратил внимание на погибшего? — спросил Денисов, становясь другим. Ни Лины, ни Наташи в этой его жизни не существовало. — Видел с вечера? В залах?
— Только на платформе. — Сальков тоже сразу подобрался, был начеку.
— При отправлении тамбовского?
— Вернее, когда уже отправился.
— У вагонов?
— С нерабочей стороны.
— На том месте, где его потом обнаружили?
— Да, примерно.
— Когда ты его увидел… Что он в это время делал?
— Просто стоял, смотрел.
— Куда?
— Можно сказать — «никуда»… — Сальков подумал. — Стоял так, что ни пройти, ни проехать. — Раньше носильщик об этом не говорил.
— Один?
— Да.
— Окликнул его?
— Сказал: дай место, мол. Он как стоял, так и остался стоять.
— Как же?
— Посторонил, — носильщик показал жестом, — тачку провел по краю.
— Дальше.
— Поставил тележку, пошел за проволокой.
— Электропоезд на шестом пути еще был?
— Был. — Сальков взглянул обеспокоенно, в белесых на красноватом лице глазках невозможно было ничего прочитать.
«Я для него менее удобен, чем следователь прокуратуры, который его не знает, — подумал Денисов, — и мне будет дано другое объяснение…»
Он не ошибся.
— Денис, — носильщик подчеркнуто-тягостно вздохнул. — Скажу, как было. Я проходил на посадке — пассажир этот стоял. Я на него внимание обратил: он был как пьяный или оглушенный.
«Женщина из прокуратуры тоже видела его, закрывшим глаза рукой…» — подумал Денисов.
Сальков искусно сплел правду и вымысел:
— Поставил тачку, пошел искать проволоку. А сам за ним слежу. Поезд ушел, а он, как стоял на платформе один, так и остался стоять. У элеватора меня парень окликнул, попросил закурить. Так все и было. Когда сцепку почтовых потянули, я потерял его из вида. И выстрела не слышал. Увидел только — лежит. Я к нему. Думал, пьяненький…