Денисову стало спокойнее. Он знал, почему неверна версия начальника коктебельской милиции в том виде, как Лымарь ее сформулировал:
«Волынцев мог посвятить Рогова в свои проблемы…»
«Он спутал, Лымарь! Проблемы Ланца хорошо известны. Все. До одной! Из его рукописи!.. Именно они привели его ночью в мае к даче…»
Электроника слабо пискнула. В Москве начинало светать, в Планерском рассвет еще и не предвиделся.
«…Он выслеживал счастливого соперника, который готовил убийство вдовы Роша! И теперь нас не может не тревожить вопрос: будут ли учтены показания убитого, записанные им в дневники, где герои надежно упрятаны под псевдонимами?»
Все вставало на свои места:
«Рогов назвался племянником вдовы, чтобы объяснить ночное вторжение на чужую дачу… Он и не предполагал, что вдова Роша, ее племянница, Наташа, Волынцев, а теперь и он, Рогов, после этого навсегда окажутся связаны как родственники, члены одного клана в болезненном воображении неудачливого литератора…»
На шоссе было по-прежнему тихо, только у автобусной станции негромко играла гитара. Туристы пели, сгрудившись у рюкзаков.
«Мать моя, — донеслось до Денисова. — Давай рыдать, давай думать и гадать, куда, куда меня пошлют…»
«…И в случае любого ущерба, нанесенного вдове Роша, в этом самом порядке и будут внесены в первый же протокол допроса Волынцева! «Никогда!» — понял Рогов, прочитав приведенное в эссе Ланца описание, пока жив Волынцев, ему уже не завладеть, не подвергая себя огромному риску, миллионами вдовы Роша!.. Никогда!»
Денисов прошел рядом с туристами. Песня оборвалась: его спросили, который час, он машинально ответил.
«Рогову пришлось выбирать: либо отказаться от преступления, либо решиться на двойное убийство. И решать быстро — осенью, когда Роша получала оставшиеся деньги, Ширяева и Волынцев снова собирались в Коктебель…»
— Спасибо, — донеслось с рюкзаков.
— Пожалуйста.
«У волков-одиночек не остается потерпевших. Свидетелей в живых они, как правило, тоже не оставляют. Поэтому он избавился от Волынцева… Это разгадка. Но первое ли это дело Рогова? Слишком тщательно и безжалостно оно готовилось…»
Денисов не раз приходил к выводу о благодатной роли задач, кажущихся неразрешимыми: «К сожалению, только, гордиев узел часто легче рассечь, чем обнаружить…»
— Слушаю. — Лымарь снял трубку подозрительно быстро. Видимо, собрался в отделение. — Не мог уснуть. Звонил — тебя не было. Ты уходил?
— К себе. Собрал вещи.
— Думаешь, уедешь?
— Наверное. Сюда прилетит следователь. Королевский.
— Ты что-то хотел?
— Надо послать сержанта в поселок.
— К Роша?
— К Веде. Хорошо, если она с мужем сходит к художнице.
— Я съезжу сам. Все?
— Да.
Денисов положил рукопись на стол. Она была все еще раскрыта на знаменательном месте:
«…Когда-нибудь мы вместе посмеемся над перипетиями этой ночи…»
Частыми громкими звонками оповестила о себе междугородная. Денисов снял трубку.
— Донецк вызывает… — На линии была все та же телефонистка. — Говорите.
— Денисов, слушаю.
— Доброе утро!.. — Донецкий розыскник не стал тратить времени, взял быка за рога. — Как его фамилия, которым интересуешься? Рогов? Дежурный правильно записал?
— Да. Рогов Вячеслав…
— Николаевич… Я проверил. Прописан, работает… Ничего за ним нет.
Денисов надеялся, что задержанный как-то известен Донецкому уголовному розыску.
— И на слуху?
— И на слуху тоже. В связи с чем ты интересуешься?
— Думаю, он одиночка, чистодел. Не оставляет следов…
Розыскник внимательно слушал.
— …Здесь продана дача. Деньги большие. Часть заплатили в мае, часть позавчера. Оба раза делал попытки… Если что, его бы сто лет искали! Машину оставлял у стоянки, но так, чтобы избежать регистрации.
— У него машина? — Донецкий розыскник заинтересовался: у них, видимо, было что-то связанное с машиной.
— «Жигуль».
— А кто на даче?
— Хозяйка. Ей за восемьдесят.
— Одна?
— Да.
— Это меняет дело. Шулятников!.. — крикнул он кому-то.
Денисов слышал, как донецкие оперативники коротко перебросились несколькими фразами.
— Здравствуйте. Внешность Рогова можете описать? — спросил Шулятников. Он держался официально.
— Высокий, молодой…