— Вот! Правда, не особенно качественная… — дежурный подал Денисову фотографию Рогова, — но тем не менее!..
На снимке Рогов выглядел одутловатым, с болезненно-рыхлым лицом, в траурной черной рамке — следе неровно расположенного при печатании негатива.
— Отправили?
— Да, с нарочным, на телеграф. Для Донецка и в Москву.
Мацей подошел тоже — ему хотелось загладить холодность, с которой он первоначально встретил Денисова в отделении.
Он не знал Рогова, внимательно разглядывал фотографии:
— Такой молодой… — Черная рамка ввела его в заблуждение. — Между прочим, с нами человек, который кое-что в этом понимает, может помочь. Никита!
Зубарев — высокий блондин, йог и экстрасенс, по терминологии Денисова, — положил фотографию на стол, принялся пристально вглядываться. От напряжения на висках у него выступили бисеринки пота, потом Зубарев поднял ладони, медленно покружил ими, не касаясь бумаги.
«Самый невзрачный, казавшийся наиболее простым и понятным, — Денисов вспомнил эссе, — а на самом деле философ, знаток древней «кабалы». — Это о нем!» Он пожалел, что не нашел незнакомое слово в большом энциклопедическом справочнике.
Зубарев подвел итог:
— Сердечная недостаточность. И почки не в порядке. Все вместе. Но в первую очередь сердечная недостаточность. Она и была причиной смерти… — Он убрал руки.
Его тоже ввело в заблуждение траурное обрамление.
— Спасибо. — Денисов ни о чем не обмолвился.
Веда вздохнула у окна:
— Не надо про смерть!
В это время в кабинете Лымаря снова раздался пронзительный звонок междугородной, Денисов извинился.
— Думаю, это мне!
И ошибся.
Звонил Киев — дежурный по министерству требовал список опергруппы, выезжавшей на место преступления. Майор из райотдела перечислил всех — Денисов, как находившийся в это время в кабинете, естественно, упомянут не был. Затем майор скромно выслушал поздравления.
«У победы сто отцов…» Денисов пожал плечами. С задержанием преступника всегда заканчивается некий присущий поединку интим, что ли? Чувство единоборства.
Следом за дежурным сразу позвонил Бахметьев.
— Можешь вылетать. К вечеру в Коктебеле будет Королевский. Все сделает сам.
— В Харькове нашлось что-нибудь? — Денисов намеренно не спросил про телеграмму для Ланца, и Бахметьев тоже ничего о ней сказал. Видимо, пока не было ничего известно.
— Разыскали свидетеля. Он видел в Харькове Волынцева вместе с Роговым. Донецк передал им его фотографию. Приедешь — узнаешь подробности.
— По нашей фотографии? Из Планерского?
— По донецкой. Изъяли у него дома.
— Значит, жена Рогова в курсе?
— Идет обыск. Все, пожалуй. Не задерживайся.
Денисов не успел отойти, как его снова вызвали. На этот раз на проводе оказался Донецк. У телефона был один из оперативных уполномоченных, с которыми Денисов разговаривал ночью, — Шулятников.
— Алло, Денисов! Слышно? С нас приходится!..
«Раскрыто»… — понял Денисов.
— У нас была свидетельница — видела, как преступник садился в машину. Твердо опознала Рогова по фотографии, по комплекции тоже подходит…
— Не пойму, как, совершив такое преступление в ноябре, он через полгода решился на новое…
— У Смааль он почти ничего не взял. Ценности лежали в настольной лампе. Потерпевшая словно предчувствовала — попросила зятя спрятать драгоценности, чтобы она и сама не знала, где. Собиралась выезжать за пределы…
— Догадываюсь, чем это для нее обернулось…
— Вот именно. Особая жестокость. Всюду кровь. Всю ночь вместе с ним искала свои кольца по всей квартире… — Он помолчал. — Вашей вдове в Коктебеле сильно повезло.
— Кстати. Как фамилия жены Рогова? Сазонова? Окунева?
— Окунева. А что?
— Это для следователя.
— Ты остаешься? Я, наверное, тоже лечу со следователем в Коктебель…
— Нет! Уже поехал… Минуту — и ты бы меня не застал…
Впереди шла Веда с друзьями, тоже молчаливые, усталые; бессонная ночь ни для кого не прошла бесследно.
Когда Ширяева проходила мимо Денисова, взгляды их встретились.
«У нее большие глаза, округлый подбородок на белом с желтыми пятнышками пирамидальном лице, змеистые прекрасные полные губы Моны Лизы… — Он заучил наизусть как ориентировку словесный портрет, чтобы без запинки цитировать регистраторам, официанткам в Доме творчества, в пансионате, на турбазе — везде, где придется вести розыск. — Длинные сложные уши с серьгами из сердолика под цвет бус. Глаза серо-голубые…»