- И этого... жутко смешного... как его? - Мура наморщила нос. - Коста, кажется. А по-простому Костя.
- Ладно, тогда до вечера... - баском бухнул Степ и кивнул Егору. Пошли!
А тот стоял и глядел на девчонку в желтой маечке, которая шла к перекрестку, обняв подружку за плечи и нашептывая что-то ей на ухо. Обе вдруг обернулись, и Мура прыснула.
- Пойдем, говорю! - Степ пихнул его в бок. - Так теперь и будешь стоять до вечера? Да, девочка - высший класс! Вижу, ты на неё глаз положил, но учти - тебе придется иметь дело со мной! Старик, ты чего, у тебя крыша поехала?
Егор вдруг неожиданно для себя сжал кулаки и почувствовал, что совсем не владеет собой: он мог сейчас выкинуть, что угодно... Степ, глядя на него, даже отступил на шаг, а потом рассмеялся.
- Слушай, не хватало, чтоб такие, как мы, мужики разодрались из-за девчонки! Да их, как грязи! Понравилась тебе - пожалуйста, я, что, против? Делов-то... Вот пива мы не взяли из-за всей этой катавасии - это плохо. Рванем в Монино?
- Не, я пас, - покачал головой Егор. Ему хотелось побыть одному.
- Ну, как хочешь! - Степ уселся за руль. - Садись, чего стоишь?
- Я пешком пройдусь, - хмуро бросил Егор. - Значит в восемь - у флигеля.
- Ладненько... - Степ пристально поглядел на него, усмехнулся, скривил губы и резко нажал на газ.
Егор побрел по дороге, не глядя по сторонам. Потом сел у обочины, саданул по нагретой земле кулаком, рухнул в траву при дороге и затих, стиснув руками голову... Казалось, все в нем звенело от напряжения, и напряжение это могло прорваться и бурной вспышкой радости, - криком, смехом, прыжками, и настоящей истерикой...
МУРА! Это имя вскипало в нем, пело, вспыхивало, и... падало в пустоту и горечь неуверенности в себе.
ОН НЕ МОГ ЕЙ ПОНРАВИТЬСЯ!
Вчера ему показалось, что она немного смутилась, глядя на него. Еще чего, бред! Чушь собачья! Наелся пивка - вот и померещилось. Кто он такой: длинный, нескладный псих-одиночка... А она? Она - чудо! Таких не бывает! По крайней мере он ещё не видал...
И потом, он ни разу не целовался. А девчонки это просто нюхом чувствуют: опытный ты или нет... И чем быстрее бежало время, тем лучше Егор понимал, что переступить этот барьер все трудней... Ребята в классе уже ВСЕ перепробовали, и от их хвастливого трепа ему было совсем паршиво. А теперь? Теперь появилась та, ради которой он... да, все, что угодно! Но она сразу поймет, что он настоящий салага. Что стесняется. А от этого хочется сдохнуть... или укокошить кого-нибудь!
А если этот Степ или кто-то другой начнет к ней клеиться, он его точно убьет! Хотя вообще-то лучше, конечно, себя: и зачем такому уроду землю топтать? Шестнадцать стукнуло, а он весь холодным потом покрывается при мысли о какой-то девчонке...
- Да, плевать я на неё хотел! - заорал он, вскакивая, как ужаленный, и припускаясь вперед по дороге. - Мне вообще на все наплевать! В гробу я видал их всех!!!
Кого именно он видел в гробу, Егор не очень хорошо себе представлял...
Бедный парень так переволновался, что мгновенно заснул, когда лег почитать после обеда. Спал он долго и сон был тревожен. То ли кто-то гнался за ним в лесу, то ли он кого догонял... Мура ему не приснилась. И мама тоже... Но был с ним рядом кто-то другой, незнакомый, вел его за руку в темной чаще, плыл рядом, когда во сне Егор бросился в реку, чтобы переплыть на другой берег, уходя от погони. Этот незнакомец, кто он? Мужчина ли, женщина... он не знал.
Проснулся с тяжелой головой, совершенно разбитый. Никуда идти не хотелось. Теперь затея с театром казалась глупой, ненужной - суетиться зачем-то, кого-то изображать... Он мечтал об одном: чтоб вернулся вчерашний день и чтоб день этот длился, длился...
Свобода! Беззаботное и бездумное лето, которое ещё вчера томило своей пустотой, чередой ничем не заполненных дней, теперь представлялось желанным и несбыточным счастьем. Оно развеялось, как вечерний туман... Что ж, сам виноват: никто за язык не тянул - соглашаться. Кто его заставлял ребят созывать? Пришел бы сегодня к этому сторожу, извинился, сказал, что никого не нашел, да и сам раздумал играть в эту игру: и вот она - желанная свобода! Теперь надо тащиться ко флигелю, изображать оживление, толпиться среди чужих... Дичь какая-то!
Он сам себе не хотел признаваться, что боится своей влюбленности, боится потерпеть поражение... Знал, что Мура наверняка оттолкнет его.
Он поднялся, тяжко вздохнул, захлопнул раскрытую книгу, упавшую на пол подле кровати, оделся, наскоро перекусил и побрел к усадьбе. Ничто не радовало: ни высокое ясное небо, ни полыхавшее над кромкой леса предзакатное солнце, ни свежесть травы, ни блестевшая чуть поодаль река... Каждый шаг давался с трудом, точно прошел сто дорог.
Он опаздывал. Он устал.
На полянке в тени старых лип перед флигелем уже все собрались. На груде сваленных бревен сидел Федор Ильич, на нем был новый джинсовый костюм и кепочка, под которую он забрал свои длинные волосы. Он что-то рассказывал, ребята смеялись. На лавке под липой рядком сидели девчонки: Мура, Таша и ещё какая-то пигалица со смешными торчащими хвостиками. Степ вытянул ноги, развалясь на травке возле девчонок, Боб стоял перед Федором Ильичем, засунув руки в карманы, а чуть в сторонке на корточках присел какой-то парень, пухлый и маленький, как разваренная фасолина.
Егор подошел ко всем, поздоровался, извинился, что опоздал.
- Ну, похоже все в сборе... - поднялся Федор Ильич, спрыгнул с бревен. - Хорошо! Прежде всего я хочу поблагодарить вас, что не зная меня и толком не представляя, что будет, вы сразу откликнулись и собрались здесь. Значит в каждом из вас бьется авантюрная жилка, это здорово!
Он принялся, не спеша, прохаживаться по полянке, иногда резко взмахивал руками, потом опускал их плавно, точно в замедленной съемке, казалось, этот человек похож на большую птицу, которая силится и не может взлететь. Ребята, не скрывая своего любопытства, разглядывали его.
- Удивительно, как все меняется, - говорил Федор Ильич глуховатым баском, - ещё вчера я сидел в своей комнатенке и не знал, что сегодня мы встретимся. Вы пришли - и перед каждым из нас словно бы приоткрылась дверца - в лето, в жизнь, в будущее... Мы не знаем, чем окончится наша затея: можем разбежаться, поняв, что все усилия ни к чему не приводят, новая жизнь не рождается, - ведь театр - это всегда что-то новое! А можем продолжить это дело в Москве, создать свою студию... никто не знает.
Он вдруг остановился, медленно обернулся, поглядел на ребят... потеплел, словно оттаял.
- Знаете, как все неуловимо меняется, когда вдруг кто-то вам улыбнется в толпе? Вы распрямляете плечи, шаг становится бодрым и энергичным, а то, что тревожило, кажется ерундой... В общем, даже напрочь погубленный день оживает! Понимаете, нужно быть готовым к этой улыбке, она не случайна... это знак - о вас помнят, вас ведут! Я хочу, чтобы мы вместе научились считывать эти знаки, помогли душе стать более восприимчивой... Для этого существует много возможностей и одна из них - это театр.
Он помолчал, внимательно разглядывая землю под ногами, поднял глаза, оглядел всех, кивнул каким-то своим скрытым мыслям...
- Не хочу пугать вас длинными разговорами. Они будут, если вы сами этого захотите. А пока... пока я хочу два слова сказать о пьесе, которую мы будем ставить. Вот скажите, кто-нибудь знает о таком драматурге: Морис Метерлинк?
Переглянувшись, ребята отрицательно покачали головами.
- А, скажем, об актрисе Вере Комиссаржевской? О режиссере Мейерхольде?
Та же реакция...
- Значит я прав! Я хочу, чтобы вы хоть немного узнали о них, окунулись в удивительное время начала века... Прошлого века. Совсем недавно он был еше настоящим, никак не могу привыкнуть, что его больше нет...
- Вы нам будете читать лекции? - ехидным голоском пропела пигалица с хвостиками.
Егор невольно на неё разозлился: чего выступает, никто её за язык не тянул!
- Нет, никаких лекций - вы сами попросите, чтоб я рассказал вам побольше! Думаю, что и разговора о пьесе сегодня не будет - сначала её прочтите. Она называется "Смерть Тентажиля". Вот! - Он достал из внутреннего кармана куртки книжку в темно-оливковом переплете. - Это сборник пьес Метерлинка. Завтра сделаю ксерокс, чтобы пьеса была у каждого, потом мы перепечатаем её по ролям. А сегодня могу дать кому-нибудь на ночь. Кто самый смелый?