Девушка послушно закрыла глаза, прижимаясь к его груди. В первый момент она подумала, что Глау поцелует ее в губы, но… поцелуй в лоб – словно он целовал драгоценное дитя – был куда неожиданней. Не удивительнее рассказа, конечно.
И затем потянулись долгие и в чем-то однообразные дни.
Глау почти каждый день ходил на охоту и приносил все те же странные тушки кошко-кроликов. Он их называл лаукчет и рассказывал, что эти зверьки наивны до невозможности и ловятся очень легко. А еще там, в этом светлом лесу, по его словам, водились огромные птицы, которые не умели летать, хотя крылья у них были. Эти странные птицы серо-сизого цвета словно чуяли ловушки, что расставлял эльф, и для Глау уже стало целью поймать хоть одну, чтобы показать Рие. Девушка рассмеялась и согласно кивнула.
Здесь было хорошо, в предгорье, в этой рощице и в этом доме. Пусть он был немного пуст, но Рия собирала цветы и ставила их в кружки. Она вымыла волосы, и они с Глау омыли друг друга, не считая собственную наготу чем-то постыдным. Рабство приучило, но Жаба наверняка был мертв, да и прошло с того момента много времени.
Девушка занималась хозяйством, следила за домом и готовила есть. Глау нашел топор и принялся учиться колоть дрова, поскольку запасов не нашлось, но были не расколотые чурки. В первый раз эльф едва не ударил в полено обухом, но Рия поспешно объяснила, как надо бить. Хотя она сама смутно представляла процесс. После пары чурок Глау уронил себе на ногу полено, разозлился, зашипел и бросил топор в сторону.
Рия сделала вид, что этого не видела, и поспешно отвернулась. Она не видит, она моет посуду. Глау борется с топором и чурками. А вот деревья эльф отказался рубить наотрез. Он объяснил, что лучше соберет каких-нибудь веток, чем убьет живое. Девушка спорить не стала. Она надеялась, что окно откроется еще до наступления зимы, и не придется слишком часто топить печь. В первую-то ночь было так жарко, что пришлось открывать двери и окна. С одной стороны, посторонних здесь все равно не было, с другой – все равно не по себе. Оставалось только полагаться на чутье Глау, но пока никаких происшествий не случалось.
А через месяц их мирной жизни эльф неожиданно принес Рие вырезанный медальон. На нем был изображен сам Глау, смотрящий словно на нее, как живой. И синий взгляд (где только нашел такую краску?) казался живым и серьезным.
— Спасибо, – Рия удивленно взглянула на него. – Но откуда?..
— Мы разговариваем с деревьями, – как-то по-рюновски ворчливо откликнулся эльф и вытащил из-под светло-зеленой рубашки еще один медальон.
С ее портретом. Девушка на медальоне мягко улыбалась, белые волосы несколько контрастировали с загоревшим лицом, а они глаз был тусклым, зато второй сиял яркой зеленью.
— Это невероятно, – восхищенно пробормотала Рия, касаясь своего лица. – Глау, как ты это сделал? Я даже не думала…
— Мы разговариваем с деревьями, – еще раз напомнил эльф нетерпеливо и спрятал свой медальон. – Это память. Когда ты вернешься домой, я буду помнить о тебе, а ты – обо мне. Веревка не порвется, я заговорил ее, и травы сдержат обещание.
Девушка закусила губу и только покачала головой. Можно ли было предположить, что бойцовый кот способен на такие жесты? Что он способен создать нечто похожее, настолько изящное и живое, что, наверное, ни один человек не сумеет сделать при всем желании. Не вложит столько души и жизни.
— Спасибо. Я не забуду о тебе.
— С медальоном – точно, – довольно кивнул Глау, улыбаясь так открыто, как не улыбался никогда.
В порыве чувств Рия крепко обняла его и получила в ответ поцелуй в макушку и мягкие объятия.
Глава 20.
Зверь
Отчасти эти мирные дни были похожи на рабство. Не потому, что Рия была несвободна, нет, они с Глау могли уйти куда угодно, если бы того пожелали. Их держало здесь исключительно желание девушки вернуться домой, а эльф не мог нарушить данное слово. Впрочем, как говорил парень, его нисколько не тяготила здешняя жизнь. К тому же Глау признавался, что еще его держат тут те странные большие птицы, ни одну из которых он так и не сумел поймать за два месяца жизни в предгорьях.
На рабство будни теперь смахивали потому, что тоже были однообразными. Встать, разбудить Глау, чтобы он разжег огонь, приготовить завтрак. Эльф потом уходил на охоту, Рия оставалась следить за хозяйством: стирать, мыть посуду, придумывать, что бы еще приготовить. Выбор на самом деле был не особо богатый, но она научилась варить кашу из перемолотых листьев сиклицы и жарить мясо, обмазанное в глине, на углях.
Два раза к ним спускалась Дагрун, но она не задерживалась надолго. Только осмотрелась, покивала своим мыслям и молча ушла. Рия задала ей вопрос, не открывалось ли окно, но троллиха и не подумала ответить. Пичуга, сидящая у нее на плече, все только вертела головкой, но тоже не издавала ни звука. Как и в первый раз, Дагрун уходила поспешно, словно торопилась вернуться в горы, чувствуя себя слишком неуютно среди деревьев на почти открытой поляне.